Ксения Малышева - эссеист, журналист. Участница слета молодых литераторов в Болдино и семинаров Нижегородского отделения Союза писателей России. Призер регионального конкурса Союза журналистов "Эхо прошедшей войны". Печаталась в нижегородском альманахе "Арина", книге "Светлые ключи. Молодая нижегородская поэзия" и "Антологии поэзии закрытых городов". Живет и работает в Сарове.
***
Жизнь – море, а я – пассажир огромного корабля. Стою на нижней палубе и вглядываюсь в неизведанную морскую глубину, изредка отвлекаясь на линии, которые оставляет корабль на неспокойной воде.
От переизбытка ощущений и мыслей, от постоянной качки и отсутствия твердой почвы под ногами кружится голова. Как быстро меняется мир, а вместе с ним и язык – хранитель смыслов, мудрости, знаний и опыта предыдущих поколений.
***
Перечитываю «Мертвые души» со словарем: бричка, канифасовые панталоны, пулярки в трактирах и серебряная с финифтью табакерка не всегда поддаются моему пониманию и воображению, приходится уточнять старые или незнакомые слова.
Но как же знакомо и близко мне восторженное описание русского языка Николаем Васильевичем Гоголем: ««Нет слова, которое было бы так замашисто, бойко, так вырывалось бы из-под самого сердца, так бы кипело и животрепетало, как метко сказанное русское слово».
***
Язык меняется, и мой «внутренний» словарь наполняется словами новыми: понятие «токсичный» (родом из психологии), на мой взгляд, порой как нельзя точнее отражает смысл негативного влияния людей друг на друга. Но есть у языковых перемен и обратная сторона.
К примеру, теперь вместо «я безответно влюблен» говорят «это мой краш». Живет ли в этих словах искреннее чувство, невыносимая сердечная тоска? Кажется, что это самоирония, констатация факта, что угодно, о чём угодно – но не о любви.
И этот «краш» становится всё более предпочтительнее «любви безответной». Это уже не замена слов – это подмена понятий, образование пустоты.
Есть ещё понятия, которые перестали называть своими именами: например, человек струсил, бросил всех и всё и спрятался в глубокой и тихой «норе». Но такой поступок сейчас не назовут трусостью, скорее скажут что-то «толерантное»: «это его выбор, и это надо принять»...
***
Гоголевская бричка с господином Чичиковым устремляется в прошлое: вскоре она останется лишь на страницах романа и в литературных словарях.
Да, бричка остаётся в прошлом, и здесь не о чем жалеть, ведь ее время прошло. Но что же делать с «вайбом» и «кринжем», «авторкой» и «психологиней»? Я теряюсь, не понимаю – зачем нужны эти слова?
Море волнуется – раз, два, три… Жизнь и язык меняются, а я нахожусь где-то «между».
***
В сутках есть особенное время – сумерки, краткий промежуток дня, переходный этап. Идешь по сумеречному городу, смотришь вокруг, а очертания предметов стираются из-за надвигающейся темноты. Остаются лишь крупицы света в зашторенных окнах и гудящих фонарях. Проносятся мимо слепящие автомобильные фары, заворачивает во двор парочка сигаретных огоньков. Яркий экран мобильного показывает время, щелкает кнопкой и проваливается в полумрак.
Глазам нужно время, чтобы перестроиться на новую волну видения. Еще мгновение – и занавес падает, наступает вечер, и все встает на свои места.
***
Я понимаю, что изменения языка неизбежны, но всё равно переживаю, потому что не могу нащупать безопасные границы этих перемен. Лингвисты (в отличие от меня) спокойны: они наблюдают, изучают, анализируют и искренне удивляются чужим переживаниям, ведь изменения языка – это его естественное состояние.
Я же остаюсь настороже. Нужно время для анализа и принятия. Это мои личные сумерки. Но всё же – полумрак не всегда сигнализирует о приближении темноты. Сумерки – это еще и часы предрассветные, тихие и особенно прекрасные, потому что скоро явится солнце. Нужно учиться принимать неизбежное – всё меняется.
Мир. Язык. И я сама.
***
Море волнуется – раз, два, три…
К вечеру «качка» немного утихает, и в моих руках оказывается старый библиотечный томик Пришвина: «И ни одно-то семечко, отдаваясь общему движению, не будет знать, ему ли достанется лучшая доля или, из всего великого множества их, кому-то другому. Ни одно семечко не знает своей будущей доли, но всякое, в надежде на лучшее, живет и плывет». Эти слова льются, как прозрачная и чистая родниковая вода – плыть и надеяться, верить в лучшее.
Хорошо, что у меня под рукой есть пара замечательных книг.
Это маяк мой, и мой спасательный круг.
***
Жизнь – море, а я – пассажир огромного корабля. Стою на нижней палубе и вглядываюсь в неизведанную морскую глубину, изредка отвлекаясь на линии, которые оставляет корабль на неспокойной воде.
От переизбытка ощущений и мыслей, от постоянной качки и отсутствия твердой почвы под ногами кружится голова. Как быстро меняется мир, а вместе с ним и язык – хранитель смыслов, мудрости, знаний и опыта предыдущих поколений.
***
Перечитываю «Мертвые души» со словарем: бричка, канифасовые панталоны, пулярки в трактирах и серебряная с финифтью табакерка не всегда поддаются моему пониманию и воображению, приходится уточнять старые или незнакомые слова.
Но как же знакомо и близко мне восторженное описание русского языка Николаем Васильевичем Гоголем: ««Нет слова, которое было бы так замашисто, бойко, так вырывалось бы из-под самого сердца, так бы кипело и животрепетало, как метко сказанное русское слово».
***
Язык меняется, и мой «внутренний» словарь наполняется словами новыми: понятие «токсичный» (родом из психологии), на мой взгляд, порой как нельзя точнее отражает смысл негативного влияния людей друг на друга. Но есть у языковых перемен и обратная сторона.
К примеру, теперь вместо «я безответно влюблен» говорят «это мой краш». Живет ли в этих словах искреннее чувство, невыносимая сердечная тоска? Кажется, что это самоирония, констатация факта, что угодно, о чём угодно – но не о любви.
И этот «краш» становится всё более предпочтительнее «любви безответной». Это уже не замена слов – это подмена понятий, образование пустоты.
Есть ещё понятия, которые перестали называть своими именами: например, человек струсил, бросил всех и всё и спрятался в глубокой и тихой «норе». Но такой поступок сейчас не назовут трусостью, скорее скажут что-то «толерантное»: «это его выбор, и это надо принять»...
***
Гоголевская бричка с господином Чичиковым устремляется в прошлое: вскоре она останется лишь на страницах романа и в литературных словарях.
Да, бричка остаётся в прошлом, и здесь не о чем жалеть, ведь ее время прошло. Но что же делать с «вайбом» и «кринжем», «авторкой» и «психологиней»? Я теряюсь, не понимаю – зачем нужны эти слова?
Море волнуется – раз, два, три… Жизнь и язык меняются, а я нахожусь где-то «между».
***
В сутках есть особенное время – сумерки, краткий промежуток дня, переходный этап. Идешь по сумеречному городу, смотришь вокруг, а очертания предметов стираются из-за надвигающейся темноты. Остаются лишь крупицы света в зашторенных окнах и гудящих фонарях. Проносятся мимо слепящие автомобильные фары, заворачивает во двор парочка сигаретных огоньков. Яркий экран мобильного показывает время, щелкает кнопкой и проваливается в полумрак.
Глазам нужно время, чтобы перестроиться на новую волну видения. Еще мгновение – и занавес падает, наступает вечер, и все встает на свои места.
***
Я понимаю, что изменения языка неизбежны, но всё равно переживаю, потому что не могу нащупать безопасные границы этих перемен. Лингвисты (в отличие от меня) спокойны: они наблюдают, изучают, анализируют и искренне удивляются чужим переживаниям, ведь изменения языка – это его естественное состояние.
Я же остаюсь настороже. Нужно время для анализа и принятия. Это мои личные сумерки. Но всё же – полумрак не всегда сигнализирует о приближении темноты. Сумерки – это еще и часы предрассветные, тихие и особенно прекрасные, потому что скоро явится солнце. Нужно учиться принимать неизбежное – всё меняется.
Мир. Язык. И я сама.
***
Море волнуется – раз, два, три…
К вечеру «качка» немного утихает, и в моих руках оказывается старый библиотечный томик Пришвина: «И ни одно-то семечко, отдаваясь общему движению, не будет знать, ему ли достанется лучшая доля или, из всего великого множества их, кому-то другому. Ни одно семечко не знает своей будущей доли, но всякое, в надежде на лучшее, живет и плывет». Эти слова льются, как прозрачная и чистая родниковая вода – плыть и надеяться, верить в лучшее.
Хорошо, что у меня под рукой есть пара замечательных книг.
Это маяк мой, и мой спасательный круг.