То ли о "Петровых в гриппе", то ли просто о гриппе

(Сальников А. Петровы в гриппе и вокруг него. Москва: АСТ, 2019)

Об авторе: Михаил Стригин – литературный критик, прозаик, кандидат физико-математиче­ских наук, автор ряда научных работ по физике лазеров. Член Российского союза писателей. Рассказы и литературные рецензии публиковались в журналах «Нева», «Нижний Новгород», «День и ночь», «Бельские просторы» и др. Живёт и работает в Челябинске.


Весь роман — это зарисовка нескольких дней из жизни автослесаря Петрова. Звучит уже пародийно. Но по большому счёту вся современная жизнь — это пародия на жизнь, когда человечеству не жарко и не холодно, а тепло. «Он даже вспомнил фразу из Евангелия, которая каждый раз коробила, когда её упоминали, про людей, которые не холодны и не горячи, а теплы. Петров иногда ожидал, что её закончат таким образом: „Потому что вы не холодны, не горячи, а просто мудаки“. Он не любил эту фразу, потому что она была про него». В этой цитате можно обнаружить центральную линию романа — дать глубокие философские идеи через простой бытовой язык, который всегда насыщен юмором. А юмор — это способность языка обнаружить в жизни противоречия.

Это, бесспорно, экзистенциальный роман. В прошлые века философия была направлена на бытие в его глобальном контексте, главными были отношения человека с Богом. Выражением в литературе такого подхода являются два центральных, на мой взгляд, романа двадцатого века: «Доктор Живаго» и «Мастер и Маргарита». Экзистенциализм, напротив, сфокусировал объектив литературы на самом человеке, с его пусть небольшим, но не менее важным мирком. Дьявол кроется в деталях. Зачинателями такого стиля, наверное, можно считать Джойса, Пруста, Набокова. Конечно, Пруста, который мог над скрипом двери медитировать несколько десятков страниц, не переплюнуть, но тем не менее Сальников умудряется из мелочей выжать много философской влаги.

Согласно философской теории Жака Дерриды, любое произведение, помимо самого текста, содержит ему сопряжённый текст. Он невидим, но задача критика обнаружить его. Такой сопряжённый текст можно назвать антитекстом, поскольку они диалектически дополнительны друг другу и составляют единую композицию. Можно сказать, что роман Сальникова — антироман «Доктора Живаго», а сам Петров — лайт-версия Живаго. И пусть эти параллели каждый выстраивает сам, скажу только одно, если Живаго — доктор и тема неописуемой горячей боли, через которую прошла страна вначале двадцатого века, раскрыта через Живаго очень чётко, то Петров — автослесарь и лечит машины, что тоже можно считать символичным. В романе Сальникова есть и персонаж, которого можно назвать лайт-версией Евграфа — Игорь. Напомню, что Евграф на протяжении романа «Доктора Живаго» неоднократно появлялся, как чёрт из табакерки, помогал Юрию Живаго и вновь исчезал. Аналогично Игорь появляется несколько раз в жизни Петрова и помогает, но не материально, а духовно, осознать собственное бытие. Игорь выполняет роль духовного врача. А вообще тема болезни проходит сквозной линией через весь роман Сальникова. Но вот тема лечения просматривается в меньшей степени.

«Он точно знал! Но как это возможно?» — думал я, размышляя над романом. Как автор мог знать за несколько лет, что случится вся эта дребедень с ковидом? И чем больше я думал, тем больше приходил к мысли, что дело не в ковиде. А дело в нас, в людях, что это совершенно объективный итог к которому пришло человечество. Причём он не печальный, как некоторые экологи кричат на каждом перекрёстке, он просто такой, какой есть. Мы несколько столетий отходим от природы, превращаясь из просто друга в царя природы. Но царь заранее обречён на одиночество. Можно сказать иначе: мы стали с природой бизнес-партнёрами. Про друга можно забыть на год, на несколько лет. Как в том анекдоте: ты сурка видишь? Нет. И я не вижу. А он есть! Так и друг, он может присутствовать незримо. В отличие от него о бизнес-партнёре не забудешь. С ним нужно выстраивать отношения ежедневно, иначе он тебя уест.

Если раньше человек шёл с утра кормить скотину, то теперь он шуршит своими аптечками, которые с каждым годом всё пухнут и заполняют уже целые шкафы. Если раньше вирусы и бактерии были своими, они были частью тебя, то теперь они враги. «Петров зря беспокоился, что Петров-младший кого-то заразит, в общем шуме голосов выделялись несколько настойчивых кашлей — и детских, и взрослых. Редкий ребёнок не шмыгал носом. Девочка в костюме феи держала в руке огромный клетчатый отцовский платок и то и дело вытирала им покрасневший нос». И снова хочется подчеркнуть, что это не плохо и не хорошо, это просто наша жизнь. Как с любым знакомым мы легко переходим из состояния приятельства во вражеские отношения, так и в отношениях с природой всё ещё преобразуется.

Таким образом, современный экзистенциальный вопрос — это, как всегда, диалектический вопрос, и в нашем случае — это вопрос антиномии болезни и её лечения. И внутри этой антиномии — человек. И это то, что отобразил в своём романе Сальников: «Вы думаете, вы первый за сегодня с этой температурой? Да у всех сейчас температура! Сейчас эпидемия, чего вы ещё хотите от гриппа? Вы хотите, чтобы я машину забрала у эпилептика, к которому на приступ едут, или у ребёнка, который на себя кастрюлю с кипятком уронил?» Можно представить, как справа от человека дует ветер болезни, а слева —ветер лечения, и он стоит в центре такого хитрого смерча, где абсолютная тишина, и созерцает это безумное жизневращение. Современный человек не деятель, он — созерцатель, и ему в центре ни холодно, ни жарко, а тепло.

Что такое болезнь и лечение? Это переход от жизни к смерти и обратно. Что такое тепло? Это переход от горячего к холодному и обратно. Отсюда можно сделать логический вывод, что лечение — это всегда тёплое состояние, суперпозиция жизни и смерти. Такое состояние описывается квантовой механикой, которая гораздо шире классической с её однозначными решениями.

И, конечно, квинтэссенцией парадигмы лечения стал ковид, который сплотил всё человечество на борьбу со всемирным злом. Если и раньше больниц было почти столько же, сколько булочных, то теперь за первыми явное преимущество. И споры о том, то ли это реалии нашего времени, то ли это смоделировано фармацевтическими гигантами, которые уже управляют мировыми финансами, бессмысленны. Что здесь является курицей, а что — яйцом, заранее сложно сказать. Возможно, фармацевтическим компаниям сейчас просто резонирует текущая ситуация и это их время. И это вновь не хорошо и не плохо, а тепло. Человечество проложило между собой и природой прокладку из языка. Современное лечение — это разговор о лечении.

Переход к жизни не внутри природы, а в системе знаков о ней привёл естественным путём ко второму признаку современности — к смартфону, и для этого не нужны даже разговоры. «У Петрова-младшего были друзья, точнее, один друг, они и ходили друг к другу в гости, чтобы сидеть рядом, молчать и во что-нибудь играть». В этой цитате собрана квинтэсенция современности: безликость — Петров, Петров-младший, Петров-младший-младший, бездружественность — «были друзья, точнее, один друг», в цифровом поле природные друзья не нужны, и это тоже — уже упомянутая тёплость. И вновь я акцентирую внимание на том, что это ни хорошо, ни плохо. Возможно, дружба как парадигма отношений прошлого уйдёт, как уходит утренний туман.

Теплота современности проявляется во всём, даже в любви. То ли ты женат, то ли нет. В романе Сальникова Петрова развелась с мужем по личным причинам и продолжает с ним жить. А Петров мирится с этим, это — «она как бы с ним» — вполне его устраивает. И даже те трепетные моменты, которые боялись в своих романах затрагивать романтики прошлого, нагнетая температуру отношений, превращены в современности в нечто тёпленькое: «Теперь могло быть так, что Петров мылся, Петров-младший сидел на унитазе, ковыряясь в носу и болтая на одной ноге сползшие к полу трусы, а Петрова в это время, допустим, закладывала в стирку одежду, или, допустим, Петрова сидела на унитазе, а петров в это время мыл Петрова-младшего, Петрова просила принести ей новую прокладку из сумочки».

Но знаете, что парадоксально? То, что несмотря на теплоту, через весь роман сквозит любовь, та самая простая, замызганная христианская любовь, которой мы все жаждем, как чего-то тёплого и умиротворяющего: «Пришёл троллейбус, светящийся изнутри волшебный своим электрическим жёлтым светом, издалека похожий не на троллейбус, а на модель троллейбуса, снаружи издалека пустой салон казался чище и целее, чем он был на самом деле». И в этом сквозит любовь: «у Петрова была привычка каждое утро проверять, как дела у сына, подходить к нему спящему и брать за ступню, если ступня была холодная, Петров укрывал сына, а если тёплая, то Петров думал почему-то: „Ну и хрен с тобой“, и оставлял всё как есть».

Возможно, не нужно учить мир каким ему быть, горячим или холодным. Он уже на своём веку навидался горячих революций. Возможно, тёплая любовь, свободная от нравоучений — это то, что ему необходимо. Ну и хрен с тобой, мир...