Литературный журнал

Говорить о табуированных и стыдливых вопросах телесного, будь то селфхарм или бытовое насилие, у нас принято если и не шепотом, то убийственно хладнокровным голосом пресс-секретаря МВД. Анна Ширмина в поэтическом сборнике “Время закрытой одежды”, напротив, ведет себя, как внебрачная дочь Агнии Барто и Владимира Маяковского: смеется сквозь слезы, повышает громкость по поводу и без, драматично заламывает руки. А ещё – называет непривлекательные для общества вещи своими именами и последовательно проговаривает по несколько раз даже то, что угадывается с первых слов и считывается между строк. В общем, активно привлекает к себе внимание. Но всё ли так очевидно?

Муж её бил и лечил от ран —
Любил по-звериному честно.
Она синяки клала в кардиган,
Но близким всё было известно.

“Время закрытой одежды” состоит из трех частей: “Силуэты существ”, “Синяки ситуаций” и “Сияние связей”. Двойное сочетание букв “С” в каждом названии может отсылать к чему угодно, вплоть до НССП – аббревиатуры несуицидального самоповреждающего поведения. Впрочем, селфхарму посвящен только первый раздел книги, тогда как остальные больше касаются физического и психологического насилия в отношениях с близкими (от мамы с папой до партнера).

“Силуэты существ” – истории, в основном, про подростковое одиночество. Здесь насилие для героинь – естественная часть жизни, где каждое самоповреждение становится попыткой превращения из гадкого утенка в прекрасного лебедя, из жабы в принцессу, из ребенка во взрослого или из личности в оборотня. Да и как иначе, если человек человеку волк?

Вдруг петушиный крик.
У девочки-мельницы сыплются руки.
Пылью печная плитка.
Пропадают синие сны.
И вокруг только скрип.
Скрип.

И обычные девушки, и мифические персонажи в стихотворениях Ширминой думают и говорят о насилии как о чем-то важном для них, но вполне нормальном. Например, как об отпуске: в красках, с повторами, с бесчисленными фотографиями (в нашем случае– поэтическими образами). Да, может показаться, что обилие сказочных сюжетов в этих текстах говорит о романтизации селхарма. Но важно помнить, что и истории братьев Гримм в исходной вариации – не сказки и даже не жутковатые страшилки, а фиксация реальности тех времён.

Валя Свобода ушла из деревни, ей надоели бабкины враки,
будто бы люди когда-то Валю родили.
Деревьям и травам она говорила, что возникла на свет от
волчицы и ветра.
Валя бродит по лесу в поисках волчьих капканов. Она бережёт
свою стаю и каждого хочет спасти.
У Вали Свободы руки в карманах и кровь запеклась на щеках.
Скачут за Валей трёхлапые волки.

В “Синяках ситуаций” поэтическая интонация Ширминой более всего напоминает петушиный крик. Он, безусловно, может раздражать, но в конечном счете приводит к наступлению долгожданного утра. И крик этот должен заполнить пугающую тишину и заглушить те скрипы и шелесты, которые предвещают агрессию абьюзера. Настроение которого нужно предугадывать по шагам и похрустыванию пальцев.

В этом доме не терпят шёпота. Слишком похож на хлопанье
крыльев бабочек с фотокарточек.
И когда нет спасенья ни сказкой, ни чаем, Рая дичает.
Некому выручать.
Самолечение ограничением чтения, пищи, цветов.
Пиано бинтов. Радуга вещих снов — сигнал перемен.

Наиболее предсказуемой становится третья часть книги, “Сияние связей”, условно говоря, посвященная любовной одержимости. В ней собрано множество стереотипов мелодраматической сетевой поэзии — от вскрытия вен и питерских крыш до космоса и сигарет. Хочется верить, что подобная заштампованность оправдана биографиями лирических героинь, чьи травмированность и психологическая нестабильность порождают острое желание быть как все и ощутить ту самую любовь из книжек. Стихотворения из “Сияния связей” сильнее прочих похожи на шрамы, выведенные на коже. Это примитивный и понятный до боли (во всех смыслах) символ существования и заземления. Не станете же вы выводить на теле картину Босха.

Малыш! Не ревнуй, не ревнуй, не реви, брезгуй.
Злишь. Как незажившие шрамы от лезвий.
Малыш? Хочешь третьей на холод усесться?
Возьми мёду из банки и бабушкин старый молочник.
Говоришь, дома были баранки? Ищи и тащи срочно.
Мы от чая не чаем согреться. Хлопнуло и застыло
Мурашками в спину, сердце наотмашь.
Нам нужно забыться. Обещаю. Сегодня больше
Никто никому не приснится.

Есть и другая сторона шаблонности “любовных” стихотворений из сборника — отсутствие пространства для собеседника. Несмотря на то, что героини часто разговаривают с кем-то в текстах, ответа не подразумевается. Более того, на реакцию собеседника им, возможно, и вовсе наплевать: они поглощены собственными телесными ощущениями. “Время закрытой одежды” — монолог о становлении и присвоении себе своего же тела. В таких условиях странно ожидать оригинальных любовных метафор: отношения не более чем фон или вспомогательный инструмент.

В стихотворениях Ширминой нет атмосферы базарных ток-шоу, где персонажи обвиняют друг друга и дерутся на камеру. Автор работает тоньше: спасают самоирония и циничность – классические инструменты защиты тех, кто познал не только светлую сторону этого мира.

Бьёт не бьёт не говорите,
Ворот выше подтяните,
Мама терпит, вы терпите.
Не находишься к ментам!

Своим поэтическим криком Ширмина уходит от позиции жертвы с последующими причитаниями родственников и жалостью знакомых. Она показывает, что не всегда насилие (и аутонасилие) – результат бытовой тирании и детских психологических травм. И в какой-то момент фраза “бьет значит любит” из ироничного постмодернистского подтекста переходит на новый метамодернистский уровень, в котором уже не разглядеть, где шутка, а где – суровая реальность.

На левой руке три синяка.
На правой руке их семь.
Значит, левая посильней
Защищалась и нападала.

Универсализация опыта — опасная практика, когда затрагиваешь тему насилия. Анне Ширминой, впрочем, удается рассказать особенную историю, несмотря на “любовно-бьющий” культурный код, по сей день пронизывающий российскую действительность. И делает она это, не ступая на поле этических и феминистических суждений и оставаясь в стороне от автофикшн-травмоговорения или документальной поэтики. Пожалуй, быть собой — это выбор не только селфхармера со стажем, но и осознанного автора.