Литературный журнал

Трава и кусты еле слышно шуршали под напором лёгкого ветерка, дувшего с правого берега Амура в ту майскую ночь 1944 года. Там, на маньчжурском берегу, на небольших полянах в последние день-два распустились ландыши. Удивительно, что их запах долетал сюда: Амур ещё не разливался в полную ширь, но даже сейчас между берегами было около километра. Казалось, что кто-то на самолёте пролетел над рекой и распылил немного изысканных французских духов, а шуршавший в листве ветерок разнёс их на всю округу.
Впрочем, шуршал не только ветерок. Кто-то шёл в прошлогодней сухой траве: медленно, с остановками. Вот в предрассветной темени, едва различимые, показались три ссутулившиеся фигуры. Они настороженно, явно опасаясь быть замеченными, пробирались от реки по сухому прибрежному болоту. Однако их уже увидели. За ними пристально наблюдали две пары глаз.
В кустах на краю болотистой местности, в паре сотен метров по ходу диверсантов и чуток в сторону, распластался на животе сержант-пограничник. По правую руку у него лежала винтовка и вещмешок с боеприпасами и сухим пайком. Слева от пограничника, также растянувшись на животе и при этом даже прижав к земле голову, лежал огромный «немец» — немецкая овчарка. Опытный пограничный пёс своими повадками походил на хозяина. И сейчас, словно всё понимая, вглядывался и вслушивался вместе с ним в темноту.
— Идут! — прошептал в траву солдат. — Слышишь, Джульбарс? В нашу сторону!
Пограничник легонько потрепал по мощной собачьей шее своего четвероногого друга. Пёс посмотрел на человека, пригнув уши и вильнув пару раз хвостом, а потом поднял голову и принюхался. Ветер дул со стороны реки и приносил вместе с собой запах неизвестных.
— Бу яо тсюй хень до! * — донёсся еле слышный незнакомый голос.
Пограничник знал по-китайски совсем немного — но живую китайскую речь он, житель Приамурья, слышал не раз, и сейчас ему показалось, что говоривший был не китаец: чувствовался сильный акцент.
Второй же голос сказал что-то совершенно непонятное. Кажется, на японском. Но японские фразы из книжечки-разговорника пограничник совсем не помнил: как-то они ему не давались.
Разговор прервался словами на третьем языке, уже вполне понятном:
— Цыц! Вы чего?
Этот голос прозвучал громче первых двух. Тут же, словно проснувшись, вспорхнула пара птиц на ветках и улетела прочь. Троица остановилась и некоторое время прислушивалась. Потом послышалось бормотание на японском, и второй голос (это был китаец-переводчик, как успел догадаться пограничник) спросил по-русски:
— Аоки интересуется: что это?
— Птицы. Но их могли спугнуть люди.
— Кто? Мы или кто ещё?
— А кому ещё тут не положено быть? — с явной издёвкой ответил русский.
Сержант, лежавший в кустах, вздрогнул. Он, кажется, узнал этот голос! Но пока боялся обмануться. Чтобы как-то сбавить своё волнение, опять потрепал пса по мощной шее, еле слышно шепнув:
— А ты не узнаёшь?
Джульбарс только пригнул одно ухо, продолжая внимательно вслушиваясь и всматриваясь в направлении троицы.
— Чего ты за бумажку там теребишь? — произнёс русский.
После некоторых слов перевода послышалось бормотание японца — и голос китайца:
— Это его талисман, говорит!.. Филиппины... Песо один.
— На хрена оно ему?
— Э-э, ему шибко надо! Чтобы удача была! Когда японец убил первый раз — он берёт вещь. Что-нибудь себе. Аоки был там. Убил — песо взял. Не отдаст, однако.
— Идиот! Потеряет ещё тут свою фартовую бумажку! Скажи ему: здешний народ по Филиппинам не ездит!
Троица ещё постояла некоторое время. И, убедившись, что всё тихо и спокойно, продолжила своё медленное движение.
Сержант напрягся в ожидании неминуемой схватки. И даже не прошептал, а только губами шевельнул: «На стрём!»
Кобель тоже напрягся всем телом и привстал, приготовившись к атаке. Из-за того, что траектория движения нарушителей постепенно поворачивала, сейчас пограничник и собака могли в свете молодого месяца видеть только одного шедшего к ним человека. Остальные были закрыты его спиной. Но опытный сержант сплоховал: он не заметил, как один из троицы отделился в сторону.
— Стой! Кто идёт? — крикнул сержант.
— Идёт?.. — растерянно повторил за ним русский: видимо, этот окрик стал для него полной неожиданностью. — Кто тут?..
Ответом ему было еле слышное рычание из кустов. В свете месяца незваные гости наверняка увидели огромную голову оскалившегося пса. Однако смотрел пёс не только на них, но и насторожённо скалился куда-то в сторону…
— Джуль? — Голос русского дрогнул. — Джульбарс… Захарыч, ты, что ли? — Русский обратился к пограничнику, как к другу. — Ты что?.. Мы же тут… это…
Он не договорил. Послышался щелчок затвора. А рычание собаки стало громче.
— Стой! Кто идёт? — повторился вопрос.
— Саранка! — ответил мужчина. — Красная саранка!
— Ромашка... — ответил пограничник, на секунду забыв о предосторожности. Но он не успел даже подняться на ноги, как сзади ему на шею кто-то накинул удавку.
— А-аххссс... — прохрипел сержант. И тут же услышал за спиной глухое рычание Джульбарса и почувствовал, как нападавший дёрнулся, видимо, уворачиваясь от собачьей пасти, — но удавка на шее сержанта не ослабла. В борьбе напряглись одномоментно все мышцы — и палец непроизвольно нажал на спусковой крючок винтовки, всё ещё направленной стволом вперёд. Раздался выстрел, шум упавшего тела — и следом русский голос, выдавший матерную ругань.
Силы покидали бойца из-за удушья и жуткой боли в гортани. Однако через несколько секунд удавка резко ослабла: молчаливый нападавший поначалу сумел отбросить пса ударом ноги, но Джульбарс снова кинулся на него. Сержант, получив некоторую фору, быстро подтянул за ремень выпавшую из рук винтовку. Всё ещё не поднявшись на ноги, снизу ударил прикладом нападавшего, метя ему по колену, но тот дёрнулся, продолжая бороться с собакой, и приклад попал выше. Нападавший скрючился от боли.
Третий силуэт в это время, уже без разговоров и матов, убегал в сторону Амура. Пограничник вскинул винтовку и, наспех прицелясь, выстрелил в бегущую тень, взяв чуть с опережением. То ли попал, то ли нет... Обернулся к нападавшему — и понял, что тот успел ранить пса ножом.
Сжав окровавленный нож, японец шагнул к сержанту, но на него вновь накинулся Джульбарс. Правда, сейчас уже не с той силой и энергией, как в первый раз. Но и этого хватило, чтобы нарушитель споткнулся и сделал два-три неверных шага. Однако успел нанести Джульбарсу ещё один удар ножом. Пёс словно выдохнул в последний раз, даже не заскулив. Но он дал лишние секунды другу-человеку. И тот, резким движением развернув винтовку, вогнал штык в грудь врага.
Падая, японец что-то судорожно выхватил из распахнутой куртки. Рука его дёрнулась вверх, пальцы разжались — и на тело убитого упала разноцветная бумажка, едва заметная в слабом свете молодого месяца...

Сержант бодро прошёл по территории части до хозяйственных построек, которые примыкали к плацу. Рядом с ним бежал молодой пёс, которому не было, наверное, и четырёх месяцев. Он старался держаться у ног человека. Однако молодость и желание узнать всё и сразу побуждали то и дело отбегать в сторону на длину поводка.
За небольшим забором, высотой сержанту до пояса, его уже ждал огромный «немец». Он стоял на трёх лапах — передняя левая была перебинтована и поджата.
— Привет, дружище! — Сержант присел, как только закрыл за собой калитку.
Джульбарс подбежал, насколько мог быстро, к своему другу и принялся лизать его руки и лицо. Молодой кобель, пришедший вместе с сержантом, прилёг в стороне и смотрел на Джульбарса, виляя хвостом в знак уважения.
— Это тебе! — Сержант достал что-то замотанное в чистую старую портянку, развернул — и положил перед псом пару костей. — Хоть ты и на пенсии не голодаешь, как я погляжу! — Он потрепал Джульбарса по спине.
Пёс продолжал ластиться к человеку, не обращая внимания на угощение.
— А ты знатно потрепал японца! — Сержант гладил пса, который лёг возле него и тихо поскуливал от радости. — Если бы не ты — мне бы точно не жить… Конечно, он тебе тоже выдал. Я уже думал, что не донесу тебя… Но ничего, оклемался ты у нас, молодец!..
Пограничник замолчал на минуту, потом вдруг с яростью проговорил:
— Но эта с-сука!.. — И непроизвольно сжал кулак вместе со шкурой пса, заставив того дёрнуться от боли. Поспешно разжал кулак, виновато погладил Джульбарса. — Прости, брат… Но кто бы мог подумать, а? Ведь заместитель командира заставы — и на тебе!.. Ну ничего, разберутся теперь с ним. Не промахнулся я по нему тогда, перешиб ногу-то… И китаец не ушёл. Увезли обоих в Благовещенск вместе с мёртвым японцем. Такие дела, брат…
Наконец Джульбарс посмотрел и на молодого пса, который медленно подполз к ним, продолжая отчаянно махать хвостом и пригнув уши.
— А это ведь, папаша, твой сынок, от Дымки! — Сержант другой рукой погладил молодого кобелька. — Мне приказано смену тебе воспитывать! Четвёртый пёс, стало быть, у меня уже! На фронт не отпускают третий год, щенков вот дают обучать…
И пограничник поцеловал в нос Джульбарса, поднявшего голову вверх.
— Хорошо, что хоть тебя смог до пенсии довести.

Сержант тот встретил на границе начало войны с Японией и остался на заставе, когда наши войска начали наступление на Маньчжурию. Мой дед, Александр Захарович, вообще прослужил в одной погранчасти с 1936 вплоть до 1948 года. Всего у него было за это время четыре собаки. Но Джульбарса он всегда вспоминал с наибольшей любовью.
На память о той майской ночи у него остался банковский билет в один филиппинский оккупационный песо. Его отдали ему после окончания следствия по делу незаконного пересечения границы как незначимую улику. Она хранится теперь у меня. Именно дед дал старт моему увлечению коллекционированием двадцать семь лет назад. И если у вас есть желание, то вы можете прийти ко мне. И я покажу это песо. И расскажу истории не только про эту фартовую купюру…