Литературный журнал

Когда Ольгу вконец, скручивая все мысли в неизбывную вяленую боль, вымучивала мигрень, она знала: скоро ждать Бога.
Ольга умела принимать Гостя.
Нарочно забытое дольше, чем нужно, в кипящей воде яйцо. Почистить, скорлупу снять, обстучав до мозаики, и внимательно, щуря глаза, поддевая постаревшими пальцами, но только не промывать под струёй, а сразу делить пополам, и потом ещё пополам, и не на фаянс, а на до́сочку.
Корочка свежего, а если не довелось обновить хлебницу, и вчерашний не обидит, чёрного хлеба. Крупная звучная соль. Стрелы зелёного лука промыть, не досушить, чтобы они, ядрёные и жгучие, обманывали беспечной росой. Крепко, и дна не видно, заварить чёрный байховый чай. Три ложки сахара. С маленькой, весенней до окучивания горкой.
Бог садился напротив Ольги. Она приглашала вечерять.
Как поест, как сделает первый глоток чая, спрашивала.
– Тяжело?
– Тяжело, – вздыхал Бог.
– И мне, – словно Он не ведал, соглашалась Ольга.
Бог стеснялся аппетита и, с сожалением отодвигая чашку, интересовался:
– Болит?
И Ольга кивала.
Придвигала чашку к Гостю: не стесняйся, пей чай. Пока горячий, что там есть-то.
После чая Бог рассказывал. И Ольга рассказывала.
То, что Он говорил, Ольга не знала.
То, что говорила Ольга, Бог знал. Но слушал внимательно, баюкая доверительную, похожую на прилив, по песочку, по ракушкам, почти дотянулась, не смогла, отхлынула, исповедь-песню Ольги.
И когда Ольга наконец вылезала из хитина возраста, первая слеза резала ей глаза, вторая слеза жгла щёки, а третья сладкой каплей падала на Ольгину губу.
И жильная, жадная, прялкой тянувшая Ольгины мысли и чувства боль рассеивалась. Уходила. Боялась выкатиться через новую слезу. На глазах у Бога.
– Ну, вот, – кивал Бог. – И молодец. Пойду я.
Ольга вскакивала и протягивала Богу печенье. Масла, яйца, сахар, мука. Формочка из нержавеющей стали. Головка, платье, крылья.
– Песочный ангел, – по-детски улыбался Бог. – Спасибо!
Ольга, ловя момент, подсовывала Богу второе печенье.
– Не подниму же! Земное, тяжёлое.
– Поднимешь-поднимешь! Уж не отказывай!
Ольга ведь знала, как ангелы любят печенье. Улыбалась, представляя, как соберутся, встретят Бога, сдерживая радость, будут ждать, пока разделит на маленькие кусочки, а делить два печенья уж всяко лучше, чем одно.
– Упрямая ты, Ольга! – неловко и непохоже, добрым дворником в костюме разбойника на детском утреннике, «а кто ещё, кроме вас, малыши ведь сказку на праздник ждут», сердился Бог.
И складывал оба печенья в карман.
– Рады будут, точно! – широко улыбался. – Ну, береги себя!
Ольга кивала.
Махала рукой, с рукава медленно осыпа́лась мука, и падала на Млечный путь, и уже скоро, перед сном, Ольга снова попросит и за детей, и за ушедшего мужа, и за ангелов, и за чужих детей, и за свою горемычную голову, и за весь мир. И даже за Бога попросит. Коротко, шёпотом, извиняясь.