Литературный журнал
№23
июЛ
Поэт Ольга Аникина

Ольга Аникина – Чтобы стекло блестело

Ольга Аникина — русский поэт, прозаик, переводчик, член Союза Писателей Санкт-Петербурга. Родилась в Новосибирске в 1976 году. Окончила Новосибирский медицинский институт и Литературный институт им. А.М. Горького. Автор книг стихов и прозы. Член оргкомитета и один из создателей литературной премии «Антоновка 40+». Редактор отдела малой прозы в журнале «Эмигрантская лира». Дипломант (2015) и лауреат (2022) премии им. Н.В. Гоголя в номинации «Вий». Лауреат Волошинского конкурса (2021). Кандидат медицинских наук, работает врачом. Живет в Санкт-Петербурге.
Жёлтые рукава

Из-под снега выполз
переболевший холодом
клочок земли,
похожий на лицо
немолодого мужчины.

Брови, нос с небольшой горбинкой,
чуть приоткрытый рот,
правый глаз прищурен,
левый глядит сквозь расколотое стекло
кривоватой лужи, и в нём отражается
угол кирпичного дома
с раскрытым окном.

Женщина в жёлтом свитере
встала ногами на подоконник,
женщина моет окно,
а потом по старинке
трёт его мятой газетой,
чтобы стекло блестело.

Подбородок поднят,
жёлтые рукава взлетают,
женщина протирает газетой
петербургское небо,
газета впитывает остатки влаги,
следы осадков,
пятнышки облаков.

С земли сквозь треснувшее стекло
смотрит оттаявший горожанин
на женскую шею и подбородок,
на круглые руки,
на жёлтые рукава,
на мятый кусок газеты
с последними новостями,
с лозунгами и сводками,
которые превратились
в чистые стёкла,
в чистое небо,
в чистую правду,
в чистую страсть.

***
За окном зима – громада.
Нелегко дожить до марта.

Ждёшь его – а он никак.
Выпить, что ли, коньяка.

Лёд разлёгся на асфальте,
а в домашней полутьме

кошка слушает Вивальди
и не знает о зиме.

И не видит, как снаружи,
словно вызревшие груши,

дремлют снежные ждуны
небывалой белизны.


Площадь

Есть площадь одна: там люди
превращаются в голубей.
раньше это работало чётко,
а нынче – эффект слабей.
Рассказывают: приходит чувак на площадь,
Мария смотрит на чувака,
и вот у него вырастает крыло,
где раньше была рука.

И превращается он в одно
из маленьких серых тел.
и человек говорит: спасибо,
я этого и хотел,
греться на мёртвом мраморе,
видеть, как мир красив,
глядеть на него сквозь каплю воды –
я этого и просил.

А нынче не так: нынче голуби
превращаются сами в людей.
Мария сказала, что у неё
достаточно голубей,
а вот таких человеков, чтоб
отстрел пережив и мор,
сквозь каплю воды смотрели на мир –
таких, увы, недобор.

Сияют на площади камни,
а в небе поёт хорал.
Мария, смилуйся же над нами:
тут каждый второй – застрял.
Адепты птичьего языка
стучатся в твоё стекло:
скажи нам: это уже рука,
или ещё крыло?
Уйти бы с площади, да никак.
Нам снова
не повезло.

Святой Антоний

Святой Антоний на песке
проповедовал треске.
Вот он встал на берегу,
рот открыл и ни гугу.

Рыбы смотрят и молчат,
и друг другу пишут в чат:
"Афтор говорит зачотно!" –
– "Перепощу для тресчат!"

Божий дух и рыбий дух,
кто-то нем, а кто-то глух .
"Бог, превед!", – сказали рыбы,
и Господь ответил: "Плюх!"

На саночках

Она меня на саночках катила
простым маршрутом, магазин, аптека,
и зимняя луна над городом всходила,
освобождалась из пелёнок снега.

За тоненькую ниточку держала,
когда по белой улице бежала,
красивый коник в пыжиковой шапке
и ей навстречу шли похожие лошадки.

И саночки за спинами лошадок,
катя среди снегов глубоководных,
на поворотах так кренились набок
что можно было ждать чего угодно,

когда темноты глядел гляделец
и тихо караулил караулец,
как выпадет из саночек младенец,
покатится по тротуарам улиц,

и пробуравит снеговую гущу,
и будет спать среди других побегов,
а по весне взойдёт кустом цветущим,
красивым садом, полным человеков.

***
у деревьев тысячи глаз,
больших и маленьких.
одни прячутся в изгибах веток,
другие в почках, прикрытые листьями-веками,
третьи в круговых шрамах
на шершавой коре

деревья – божьи соглядатаи,
недаром так высоки они,
так стойки, так неспящи,
исполнены горящих очей,
ни днём ни ночью не имут покоя

многоокие и крылатые,
если б взмахнули ветками
и улетели,
кто бы для нас
превращался в стены и крыши,
кто бы для нас
в печи разгорался огнём,
кто бы для нас покорно
буквы носил на спине
и за нами присматривал, словно
тысячеглазая нянька,
старая, к месту приросшая
в вечной печали своей

Стрекоза

За что распята стрекоза
на золотом кресте?
За всех убитых мотыльков,
зависших в пустоте.

За крючья лап и пару жвал,
за тридцать тысяч глаз,
что из кривых своих зеркал
вовсю глядят на нас.

За то, что преломлённый свет
на водяном стекле
печатью подтвердил, что нет
законов на земле.

Сияет бронзовый покров,
небесная слюда.
Над куполами городов
смыкается вода.

Вот захлебнулись в быстрине
железные мосты,
и площади лежат на дне,
как мёртвые киты.

Но ливень стих – и хлынул жар,
сквозь облако огнём –
прозрачный перпендикуляр
и радуга на нём.

Он смотрит в воду, смотрит вниз
сквозь океан до дна,
и пустота его глазниц
сиянием полна.