Литературный журнал

— Ну наконец-то! — тихо произнёс мужчина, сидящий за компьютером. Очередная шахматная партия по интернету закончилась его победой. Это далось нелегко — уступив сопернику пару пешек и целую ладью, он уже рассчитывал разве что на ничью. Но оппонент широко показал свою неопытность. Увлёкшись атаками на другие ценные фигуры по ферзевому флангу, но позабыв об обороне, он позволил зайти с другого фланга и загнать своего короля в угол.
Победителем этой партии был Роман Баськов, поездной диспетчер на железной дороге, давно уже разменявший пятый десяток. Пролистав запись партии, он медленно завершал свой сеанс работы с персональным компьютером, в котором, надо сказать, разбирался в семье хуже всех. Хотя всю свою трудовую жизнь Роман работал на электронных машинах, управляя с их помощью поездами, максимально широко пускать их в свою жизнь он не стал и даже ни одной странички в социальных сетях не завёл, используя чудо техники только для игр. Когда-то он играл в одну военную стратегию, которая запомнилась в первую очередь странными фразами, произносимыми с особой нечеловеческой интонацией. Жене и двум детям Баськова надолго запомнились возгласы вроде «Артиллерий готов, начальник!» и «Слушаю тебя, кома́ндир!» Пробовал он себя и в гонках, и в спортивных симуляторах. Знакомиться с новым, неизвестным ранее миром, всегда интересно… Но для Баськова всё это было, конечно, ничто в сравнении с шахматами.
Шахматы являлись не просто его страстью, а пространством полной свободы и наивысшего духовного состояния. Обрёл он его ещё в далёком детстве. Квартира, где прошло детство Баськова, находилась прямо над шахматным клубом. Настолько близко, что было даже обидно, особенно зимой: идти всего ничего, а одеваться надо как обычно. Конечно, если мать в это время была дома. Однажды маленький Рома даже предложил отцу сделать в комнате люк, чтобы попадать в клуб, не выходя на улицу, и долго отказывался верить в невозможность осуществления этого замысла. Но, так или иначе, он обрёл себе занятие, которое решило задачу собственного досуга и обеспечило спокойствие родителей.
Сейчас же Баськов медленно покидал мир шахмат. Безгранично прекрасный мир, в котором не было ничего, кроме стратегии на игру. Где не требуется ничего, кроме сплетения этой стратегии из множества известных и неизвестных вариантов. Отпуская шахматную доску до следующей партии, Роман уже думал о том, что можно попробовать в следующий раз. Иногда даже бывало так, что он не чувствовал полного удовлетворения от победы, если, как сам считал, выиграл как-то шаблонно и бесхитростно. А ведь страшно подумать, чего творится в голове у гроссмейстеров!.. Впрочем, на сегодня пора заканчивать.
Выключив компьютер, Баськов повернулся на стуле на сто восемьдесят градусов и с минуту посмотрел на фотообои с видом какого-то приморского города со светящимися небоскрёбами. Сам он условно называл эту картинку Сингапуром. Хотя пейзаж был ему приятен, он всякий раз смотрел на него с некоторым подозрением, поскольку смущала идея фотообоев сама по себе. Впрочем, он их не выбирал, и, более того, выбора и не подразумевалось.
— В сущности, — думал он, — обои мало на что влияют.
Времени до того, чтобы лечь спать, ещё достаточно много, поэтому Роман отправился в зал, к телевизору. Отправился транзитом через кухню, чтобы достать из холодильника банку пива. И как только можно было жить раньше без этих банок, теперь трудно представить. Кажется, диспетчера уже нельзя увидеть перед телевизором со свободными руками, по крайней мере, дома… На диване, подобрав ноги под себя, сидела супруга Баськова с ноутбуком. Она была женщиной полной, но настолько пропорционально, что это придавало ей необыкновенную притягательность, не ослабшую с годами. Роман же отдалился от кондиции, в которой запечатлён на свадебной фотографии. Его тёща любила повторять, что «он был, как карандаш», с радостью вспоминая здорового, высокого парня с густыми волосами, которые теперь поредели и стали почти совсем седыми. Но что делать, когда твоя рабочая смена длится двенадцать часов, а половина этих смен — ночные? Мало кто из коллег Баськова строен и подтянут на пятом десятке. Разве что в управлении железной дороги числились такие люди, из числа тех, кто попал в управление не через двенадцатичасовые смены, а совсем иначе…
Увидев на экране какой-то концерт, где престарелые «звёзды» исполняли свои «золотые хиты», Баськов спросил жену:
— Оксана, я переключу?
— Да, давай, — ответила жена и застучала по клавишам. Она в это время сидела в соцсети.
Смотреть концерт Роману не хотелось. Во-первых, его любимый исполнитель давно скончался, а во-вторых, наверняка, есть вещи более интересные. Всякий раз в таких случаях он нажимал кнопку, вызывавшую спортивный канал. Минут десять наблюдал хоккейный матч. Баськов не очень жаловал хоккей с шайбой, поскольку его студенческая молодость прошла в городе, где в холодное время года не было более важного события, чем матч по хоккею с мячом. Особенно памятен один январский вечер, когда он пошёл на игру вместе с Оксаной. После того как та высидела два часа на двадцатиградусном морозе, Роман с радостью понял, что нужен своей однокурснице совсем не только как помощник в черчении. В общем, с хоккея с шайбой Баськов переключился на передачу про Вьетнамскую войну, на чём и остановил окончательный выбор.
Спустя пару минут жена вдруг оживилась:
— Представляешь, вот только что Аська мне написала, что они с сыном путёвку во Вьетнам взяли!
— Да, отозвался Баськов, — совпадение. И после небольшой паузы добавил:
— Учёбы десять классов, а путёвки берёт.
— Ой, опять ты к ней! — недовольно отреагировала Оксана, — работает зато лучше этих, которые из колледжей. И Сашка у неё какой парень, вон только что с какого-то конкурса вернулся.
— Сашка, конечно, хороший парень. Но я, знаешь ли, помню, как в Ельнино такие дамы хорошо работали, которых со школы на станцию брали. А она по станции на морозе не бегала, сразу в контору посадили. И ты знаешь почему.
Баськов посмотрел на жену и увидел, что ответ она пытается продумать.
— По крайней мере, она не считает себя умнее… меня, например.
— Это уже хорошо. Байдышев Андрюха вот тоже говорил, что я его в десять раз умнее. А сюда раньше меня перевели, — сказал Баськов и почувствовал, что разговор заходит куда-то не туда.
— Да все мы там будем! — Оксана кивнула в сторону окна. На другой стороне улицы было управление железной дороги. Сами супруги работали в других зданиях.
— Это правда, — ответил Роман, — тем более, в наши времена дальше, чем туда, не попадёшь.
— А ты-то бы сам куда хотел? — вдруг спросила жена.
В ответ на такой вопрос Баськову захотелось дерзнуть.
— Ну-у… Думаю, замминистра бы потянул, — сказал он спокойно, будто бы проведя перед ответом математический расчёт, предполагающий конкретное значение.
Оксана, несмотря на то что сама задала вопрос, ничего не ответила, но как раз в это время мимо зала проходила дочь Ира, всё это время мывшая посуду на кухне, и вмешалась:
— Папа! Министерства ведь уж давно нет! Забыл, что вы нынче акционерное общество?
— Так правильно, в чём и дело! В акционеры так легко не берут.
— Точно, — отозвалась дочь из коридора и прошла в комнату, где недавно отец семейства поверг невидимого гроссмейстера.
Когда Баськов понял, что возможной конфронтацией, совершенно неподходящей для тихого семейного вечера, больше не пахнет, почувствовал себя совершенно расслабленным. Помолчав минут пять, он уже совершенно спокойно спросил у жены:
— А ты бы хотела во Вьетнам?
— Да как тебе сказать… Неинтересно как-то после Бразилии.
— Ну и я так думаю. Нам потом расскажут.

Теперь Оксана оставила свою страничку в соцсети и запустила игру про складывание в ряды разноцветных кристаллов, а диспетчер задумался. Он действительно забыл, что железная дорога уже не министерство путей сообщения, не государство в государстве, как любили его называть, а акционерное общество. Эта перемена, кстати, почти совпала с его переводом в областной центр со станции Ельнино, куда он пришёл работать после института. О, не было, кажется, ни одного дня с момента переезда, когда бы Баськов не вспоминал работу там. В сущности, этот небольшой городишко даже жителям Н-ской области не казался местом чем-либо примечательным, за исключением того факта, что расположен на границе. Но каждый человек, связанный с железной дорогой, относился к городку по-особенному. Все станции в стране не сосчитать, а вот пограничных столько, что каждая из них — место особо ответственной работы. Вдобавок ко всему история станции была дополнена всякого рода героическими страницами. Железная дорога, идущая через неё — стратегичнее некуда, и даже войн пережила несколько. Когда Роман учился в институте, об этом знало уже не одно поколение железнодорожников. Чего только не было на станции — зерновая эстакада, контейнерный терминал, пункт смены тележек на более узкую колею, сортировочная горка. Всё это обращало на себя взгляды романтиков из пассажирских вагонов, а для специалистов означало напряжение ума каждую рабочую смену.
Дело было ещё и в том, что начало трудовой деятельности для Баськова почти что совпало с началом радикальных перемен, происходивших со страной. Они происходили настолько стремительно, что в один месяц его семья въехала в бесплатную квартиру, а на следующий месяц эти квартиры стали продавать. Но это, конечно, лишь один из многих примеров. Главное, что ощущение больших перемен действовало на Романа, как и на многих, необыкновенно ободряюще. Он искренне верил, что страна прочно становится на светлый путь, и на этом пути будет опрокинуто всё то, что, как казалось, душило все предыдущие годы и всячески мешало жить с высоко поднятой головой. Во многом на Баськова повлиял его друг Виктор Землин, приехавший на работу в ельнинскую ШЧ¹ тремя годами позже. Эпизод их знакомства стал для обоих самой красноречивой иллюстрацией эпохи. Произошло это в местном спортзале, где делавший жим лёжа и шедший на личный рекорд Виктор попросил Романа навесить ему блинов на штангу, а сопровождением происходящему служила очень популярная в те годы песня с как нельзя более актуальным названием: «Мы будем жить теперь по-новому!» Да, они оба считали, что живут в чрезвычайно интересное время с новыми возможностями. Главное, что новыми.

А возможности представлялись совершенно разные. Ельнино, как пограничный город, оказалось чуть ли не в авангарде перемен, что придавало ситуации особый дух. Могли ли представить себе предыдущие поколения местных железнодорожников и вообще жителей каких-то пять лет назад, что практически в одночасье по привокзальной площади будет ходить иностранная валюта, да не одна? А вместе с валютой — драки за неё, сначала в переносном, а по мере роста денежной массы, и в прямом смысле. Но это не самая пикантная часть эпохи. Было то, что превратило Ельнино в место настоящего паломничества «деловых» людей.
Почему-то раньше люди не додумывались ограждать станции высокими заборами. И вдруг в эпоху перемен кто-то понял, что в шаговой доступности находится ценный товар, никем почти не охраняемый. Так появилось выражение «Ходить на вагоны». С дверей крытых вагонов стали срывать пломбы, вытаскивая коробки с одеждой, обувью, посудой, крупами, мукой, радиоприёмниками, магнитофонами, аккумуляторами, чайниками — значительная часть внешнеторгового оборота страны оказывалась в руках предприимчивых граждан, которых становилось всё больше. Сначала это были ельнинцы, потом — гости из области, а, в конце концов, находились те, кто преодолевал тысячи километров для того, чтобы ковырнуть замок арматурой. Да что там замок, кое-кто умудрялся на пути к успеху преодолеть металлический корпус контейнера. Немногое оставалось невредимым — разве что цистерны да полувагоны.
Как-то много лет спустя Баськов увидел рекламный баннер, из которого узнал словосочетание «шоп-туры».
— Вот как, оказывается, это всё называлось! — подумал он…
Эти события не прошли и мимо семьи Баськова лично. С первого украденного мешка риса прошла пара лет, и некоторым бегать по огромной станции, нащупывая свой куш, стало тяжело. Поэтому предпринимались способы сократить путь. Как-то осенним вечером в квартиру диспетчера постучали. Роман спросил, кто там, в ответ была названа его фамилия и сказано, что «по работе». Поводов не открыть не нашлось. Перед Баськовым оказался человек, вид которого не оставлял вопросов о чистоте намерений. Это оказался весьма раскачанный молодой мужчина, стриженный «под площадку» и одетый в фирменную мастерку. Он был на голову ниже Баськова, но данное обстоятельство нисколько не мешало ему чрезвычайно уверенно держаться. Роман уже просчитывал, что может сулить этот визит, а гость успел поставить ногу за дверь, чтобы гарантированно попасть в нужную квартиру.
— Диспетчер? — спросил он медленно и претенциозно. Это была роль, предполагающая определённый тембр.
— Диспетчер, — тихо, но уверенно ответил Баськов. Здесь тоже необходимо выбрать правильный стиль.
Гость кивнул на дверь, дескать, надо войти. Роман, не оглядываясь, отошёл и пустил его. Тот захлопнул дверь.
— Дома есть кто?
— Есть, — Баськов решил, что лучше не врать.
— Нам… с тобой поговорить надо.
Роман закрыл все двери, и тогда гость всё так же медленно и претенциозно вытащил пачку зелёных купюр, перевязанных резинкой, провёл большим пальцем по углу и положил на тумбочку.
— Вагончик один нам надо поближе поставить… Поставишь, получишь ещё в два раза больше.
Уверенный в успехе своего предприятия гость спросил напрямую:
— Поставишь?
Переведя взгляд с купюр на глаза собеседника, Баськов спокойно ответил:
— Нет.
Гость не вполне ожидал такого ответа, но и на этот случай имел план действий. Он указательным пальцем подвинул пачку на тот край тумбочки, который был ближе к Баськову, а сам стал отступать к выходу, произнеся:
— Подумай.
Не колеблясь ни секунды, Роман взял сумму в руки и, поднеся её почти к носу собеседника, ответил:
— Я подумал.
Тут он сразу понял, что сделал всё правильно. Гость, уже так тщательно не играя свою роль в силу скудных эмоциональных возможностей, спросил:
— Уверен?
— Уверен.
Гость вышел на лестничную клетку и, нажав на кнопку вызова лифта, бросил оставшемуся в дверях Баськову:
— Ну отдыхай, диспетчер.
Роман закрыл дверь и сказал уже про себя:
— Разрешил отдыхать, смотрите-ка! Хозяин жизни…
Больше хозяин жизни ни ему, ни, слава богу, его семье не досаждал. Закрался, конечно, страх получить шальную пулю, но эту опасность компенсировали более сговорчивые диспетчера. Легендарный, без преувеличения, коллега Баськова Филипп Котов по кличке «Филя-кот» (его за глаза только так и называли), известный всему городку, стал как-то странно себя вести на работе, и очень скоро каждый на станции знал, чем он занимается. Через год его посадили. Баськов этому был не рад — не так много находилось в Ельнино людей с очным высшим образованием, а Филя много чего знал как по работе, так и вообще. С ним даже в шахматы можно было поиграть. Несмотря на статус станции, грамотных людей там не хватало…
Баськов и Землин всё видели. Видели грязный, заваленный пустыми коробками от сворованных товаров или самими товарами, которые не представлялось возможным вывезти в областной центр и продать, полный явных бандитов и хитрых перекупщиков город. Видели трупы, и не один раз. Ведь в конечном итоге из вагонов доставали чьи-то деньги, и потому с грабежами стали радикально бороться с помощью ОМОНа. Борьба была проста — раз в неделю пара законно вооружённых людей садилась в засаду и стреляла на поражение. Как-то идя по станции, Роман наткнулся на странное собрание. Над упавшим в лужу телом, сражённым пулей, собрались трое бойцов. Приземистый усатый омоновец, очевидно, командир, обращался к остальным:
— Ну, взяли, понесли!
— Я-я т-трупов б-боюсь! — отвечал один из них, заикаясь и нервно жестикулируя.
— Ну пошёл тогда отсюда, б…! Эй, мужик! — командир окликнул Баськова, — помоги вынести!
И Роман помог. Уж чего, а вот трупов он почему-то не боялся. А вот сам так ничего с вагонов и не утащил ни разу, так же как и Виктор, да как и многие другие жители Ельнино. Один единственный раз, как раз вместе с Землиным, они обнаружили лежащий одним углом на рельсе, явно брошенный кем-то, ящик спирта «Рояль». Минут десять мужчины озирались по сторонам и переглядывались между собой, пока наконец Виктор, услышав чьи-то шаги, не махнул рукой и не пошёл в сторону дома, а вслед за ним и Роман. Зато вечером того же дня они видели старуху, которая, теснясь к краю улицы, тащила этот самый ящик, но, споткнувшись, уронила его и потом беспрерывно материлась над разбитыми бутылками. Надо сказать, что такие старухи демонстрировали чудеса физической подготовки. Подстёгивала конкуренция — порой «на вагоны» ходили двенадцатилетние школьники и школьницы, способные прошмыгивать под составами, неся на себе чуть ли не вдвое больше собственного веса…

Иногда, когда на то было время, воспоминания Баськова могли плавно перетекать в переживания. Хотя даже самому себе стало теперь уже нелегко объяснить собственный оптимизм, несмотря на все непосредственные тяготы и откровенные ужасы этой новой жизни, она в его памяти всё равно оставалась новой и интересной. Были там и приятные мелочи вроде множества аудио- и видеокассет или программы «Футбол без границ» (без границ — не то, что раньше!), но выше всего было именно ощущение новизны и свободы. Причём с удивлением для самого себя Роман иногда чувствовал, что грабежи и убийства создают атмосферу какого-то опасного приключения, а жить и работать в таких условиях — вроде как даже и честь. Тем более, его собственная совесть была чиста. Хотя Оксана по большим праздникам могла попричитать о «бабах, поднявших за ночь две зарплаты», Баськов знал, что всё это несерьёзно. По большому счёту, ни его, ни жену по ряду глубоких, давным-давно заложенных причин не прельщала перспектива в одночасье заиметь кучу денег. Благо, у железнодорожников было много работы, а следовательно, и была зарплата. Во-первых, немаленькая, а во-вторых, без задержек. И ведь работа что надо — маневровый диспетчер, главный, между прочим, человек в рабочей смене. К нему стекались все нити управления станцией, все данные о её работе. Он «раскидывал» приходящие поезда, отправлял маневровые бригады, собирал составы в маршрут — это было нелегко, но безумно интересно. Иначе Роман не сравнивал бы свою работу с шахматами — лучшего комплимента и пожелать нельзя.
Всё страшное, что его окружало, он считал временными и в скором времени преодолимыми трудностями на пути к чему-то, безусловно, доброму. Как-никак, в школе учили, что никакие невзгоды не страшны на пути к светлой цели. Плохое наверняка уйдёт, зато, как казалось, останется то хорошее, что дала новая жизнь. Действительно — со временем железная дорога смогла платить ОМОНу столько, что их не могли «перекупить» грабители вагонов, и наконец после сотни подстреленных грабежи сошли на нет. Вокруг станции стали строить заборы, а предприимчивые люди потихоньку перестали ходить по квартирам в поисках сговорчивых железнодорожников, сменили мастерки на пиджаки и стали официальными хозяевами того, что было в вагонах. Землин тоже оставил работу в ШЧ и решил вместе с другим товарищем осчастливить сограждан секонд-хендом. Кстати, в отличие от Романа, его весьма завораживала перспектива больших денег, причём сама по себе. О том, куда их тратить, он на тот момент особенно не думал.
Сам же Баськов стал мыслить «стратегически». Во-первых, нельзя было вечно жить в Ельнино, а квартиру в новом месте бесплатно никто теперь не давал. Во-вторых, росли дети, которым нужно будет поступить в институт. Под словом институт, кстати, понимался исключительно железнодорожный, как будто других не было или были, но не могли считаться институтами. И мало кто интересовался, почему именно туда, поскольку куда большее недоумение вызвало бы поступление в «пед» или «мед». Кто станет добровольно кусать руку с едой, отказываться от близости к железной дороге, когда этот путь уже прошли родители, способные облегчить его для своих детей? Да и сами дети этой стратегии не противились. Сын Федя, правда, любил рисовать, и у него получалось неплохо. Как-то раз Роман с Оксаной пришли на выставку рисунков школьников, где были выставлены Федины натюрморты. Не без радости глядя на собравшихся вокруг одного из них педагогов, Баськов вдруг сказал жене:
— Может, ему и дальше рисовать чего-нибудь, а? В художники пойти…
Но Оксана резко осадила мужа:
— Вот пусть выучится, как надо, а потом пускай хоть рисует, хоть стихи сочиняет!
— Да, пожалуй. Не выживешь так…
Ну, а в-третьих, нельзя ведь в принципе стоять на месте. Поэтому Роман стал активно, по новой науке, распоряжаться диспетчерской зарплатой (и частью зарплаты Оксаны) — покупал, когда надо и какую надо валюту, когда надо её продавал. Читал газеты, специально вырезал важную информацию. Делал осторожные вклады, удивительно чутко обходя всякого рода пирамиды. Когда в стране поутихло, пробовал даже инвестировать в более-менее надёжные фирмы. Время теперь полетело быстро — вот уже дочь поступила в институт и переехала в областной центр на съёмную квартиру. Наконец и сам Роман выгадал свой переезд. И вот сейчас он сидит в трёхкомнатной квартире в центре города. Квартира — это вообще большая его удача — вложился в долевое строительство. Пришлось подождать, но зато сэкономил не одну сотню тысяч. Успевал всё, или почти всё. Помогал родителям с дачей, возил туда всю семью. Купил новый большой гараж и вторую машину. Отремонтировал полквартиры тёще. Успевал путешествовать за границу, одна только недавняя поездка в Южную Америку чего стоит. Карнавал в Рио это тебе не «всё включено» в Турции!
Невозможно сказать, что в этих годах было мало деятельности. Масштаб сделанных Баськовым разных добрых дел поражал и вызывал всеобщее уважение, но почему-то для него они прошли как-то очень быстро, не оставив почти ситуаций искренней радости. Динамика событий вовсе не бодрила, а оставляла преимущественно чувство усталости. В свободное время он окунался в шахматы, почитывал кое-какие книги, смотрел футбол с банкой пива. Несмотря на то что он никогда в жизни не считался замкнутым, список его близких друзей, по большому счёту, сузился до коллеги-диспетчера Андрюхи Байдышева и Вити Землина.
В общем, когда на то находилось время, воспоминания Баськова перетекали в переживания. Мысленно возвращаясь в Ельнино, он вспоминал с удовольствием, конечно, не о грабеже вагонов, не о разгуле бандитизма, а в первую очередь о том, как близко ощущал он жизнь, какими яркими были ощущения от неё. И становилось несколько не по себе, когда он осознавал, сколько всего отпустил от себя сейчас, сколько всего перестал понимать и чувствовать. Память о прошлом вызывала у него неловкую беспомощность, за которую порой становилось даже стыдно — негоже, дескать, мужчине такого статуса заниматься позорным самокопанием. А почему, кстати, негоже? С каких пор стало так? Ещё один сложный вопрос.

Часто Баськов думал над тем, что он совершенно не понимает сына Федю. От начала и до конца. Не понимает книг, которые сын читает. Но чёрт с ними, с этими нелепыми волшебниками-переростками, а как быть с музыкой? В юношестве и молодости Романа было так: есть вещи, к которым человек, относящий себя к группе людей образованных, просто не может не приобщиться; а есть вещи, слушать которые совершенно не следовало, иначе твои образованные товарищи могли подвергнуть тебя остракизму. А если товарищи, да ещё и образованные, подвергнут остракизму, это, в общем, хуже всего. Баськов считал эти принципы вполне справедливыми, и потому странно было наблюдать за сыном, который, «выбирая плейлист», не руководствовался вообще никакими принципами, да и не предполагал, кажется, применения к этой области каких-либо принципов. Живо ловил популярный, легко запоминающийся мотив, сколь бы тот не оказывался несуразен, и вполне радостно и задорно потом напевал его. Роман очень не любил ситуации, когда оказывался наедине с сыном, потому что им было не о чем разговаривать, кроме учёбы последнего и решения каких-нибудь хозяйственных вопросов. Сам Федя, правда, по этому поводу особенно не переживал. Три дня назад он уехал в соседний город на КВН и даже толком не попрощался с отцом. Роман не знал, что сказать, а сын, по большому счёту, и не нуждался в этих словах.
Свою дочь Иру диспетчер понимал лучше. С ней у него больше было поводов поговорить, они могли хотя бы что-то делать вместе, кроме общесемейных поездок в магазины или на дачу. Скажем, Баськов небезуспешно учил Иру водить машину. Обоим приятно теперь вспомнить долгие выезды в поля на окрестностях города. Но всё же и это понимание являлось скорее ментальным, внутренним. Дочери диспетчера было важно чувствовать плечо отца где-то рядом, она относилась к нему с безусловным уважением. Он это понимал и очень ценил, но, чем старше становилась Ира, тем сильнее ощущал и безвозвратное отдаление от него. Опять что-то уходит…
А вот Витя? Безудержный оптимист, готовый в былые времена яростно спорить со всяким, кто ругал реформаторов, действительно продал со своим товарищем вещей из секонд-хенда на ощутимую сумму. Но внезапно у него появились обстоятельства пострашнее тех, когда к Баськову пришёл домой, как говорила Оксана, «фраер». Витя столкнулся с более успешными ребятами, и после этой встречи его товарищ эмигрировал в соседнюю республику, а сам он был обнаружен в магазине, продающим компакт-диски. Обратно на железную дорогу брать его уже не хотели, а больше ничего подходящего он не нашёл. Чуть попозже, когда истощились вклады, он лишился жены, оставившей ему единственную дочь. Порой Землин заикался о том, что хотел начать бы снова, приходил к Баськову выпить за будущий успех и просил взаймы. Тот, конечно, всякий раз давал и жал своему другу трясущуюся руку. Так было несколько раз, а потом Витя уже не говорил, как хочет начать снова, а просто просил взаймы. Надо сказать, удача ему подвернулась — когда диски устарели, удалось устроиться инженером в «Горэлектросвязь», где Землин и сегодня работал с переменным успехом.
Оксана вовсе не одобряла продолжение (довольно затратное) дружбы Романа с Витей и считала, что он сам себе всё испортил, уйдя из ШЧ. Но бывший специалист по сигнализации и незадачливый бизнесмен был нужен диспетчеру потому, что с ним, чутким человеком, можно говорить обо всём. И общались они в основном тогда, когда переживания Баськова заходили далеко. Он чувствовал в друге то, чего не чувствовал ни в ком другом и чего не приобрёл сам. И ведь Землин как-то смог это передать дочери. В частности, Романа поразил такой случай. Виктор с дочерью были у него в гостях, а она в таких случаях первым делом шла в комнату с книжными шкафами и с интересом вглядывалась в корешки. Однажды дочь Виктора дошла к нему с книгой про шахматные дебюты и спросила:
— Роман Палыч… А можно я у вас вот эту книгу возьму, на время?
— Эту можешь и насовсем взять.
Девочка поблагодарила Баськова, а он был до глубины души поражён таким интересом к его увлечению, ведь никто из собственных детей ни разу ничего не спросил про шахматы. Да и не только про шахматы, а вообще про его работу, про его детство и юность. Роман даже и представить не мог, чтобы Федя или Ира спросили, на чём он раньше слушал музыку, как одевался и за кого голосовал, а потому и разучился толком отвечать на вопросы.
Как всякий выросший в полной семье человек, Роман не мог не сравнивать себя, как отца, со своим отцом. Отец Баськова почти всю жизнь проработал библиотекарем в центре научно-технической информации, собирал пластинки, держал аквариумных рыбок, рисовал таблицы футбольных чемпионатов. Он был по матери латыш и знал некоторые песни, которые хорошо умел петь и которые любили родственники, друзья и просто соседи. Это, пожалуй, все основные виды его деятельности. И ведь Роман, считая родителя простоватым и каким-то не слишком целеустремлённым, тем не менее, то целенаправленно, то бессознательно, шёл его же путём, пытаясь реализовать, в общем-то, неплохую схему, которая работала в их семье. Занимался своими делами, направлял, куда надо, детей. Но снова чего-то не доставало…

И всё же диспетчер не позволял себе так глубоко копаться. Зная, что надо жить дальше, и, стремясь остаться позитивным, Баськов сам себе находил оправдание, притом довольно веское. Стоит ли из-за всего этого расстраиваться? Как ни крути, но его личная жизнь и жизнь его семьи неуклонно улучшалась, а благосостояние росло, точно как в сюжетах программы «Время» из далёкого детства. Да, он, безусловно, маловато теперь понимает жизнь общества, но он ведь не стал меньше понимать в своей работе! Поезда у него едут хорошо и почти не опаздывают, а начальство хвалит. Что с того, что до сих пор в диспетчерах, если работа, в общем-то, ему нравится, а большие начальники занимаются вещами куда как менее конкретными? Да и чего там говорить, неплохо ощущать, что зарабатываешь раза в три больше среднего! И никто не скажет, что не заслужил. Попробуй, проработай ночную смену в двенадцать часов, держа в уме все номера пассажирских и грузовых поездов на вверенном участке, решая, кого придержать на станции, кому дать «зелёную улицу», да так, чтобы никто не отстал от графика! Вот машинист что? Открыли ему сигнал, и катись себе. А мы, движенцы — честь и совесть стальной магистрали!.. Когда-то Баськов в институте нарисовал стенгазету с именно таким названием, которая была посвящена успехам их группы, успевшей лучше всех на потоке сдать сессию и лучше всех помочь совхозу в сборе урожая…
А что до детей — да как я вообще смею на что-то жаловаться? Они оба просто прекрасно учились, и к концу средней школы получение ими четвёрки в четверти было немыслимо, не говоря уже о тройках. Оба принесли золотые медали, а Ирин красный диплом уже лежит на полке. Диплом Феди — вопрос времени. Тёща очень любила хвастаться достижениями своих внуков, которые характеризовала следующей фразой: «они у меня все молодцы, учатся хорошо, по улицам не шляются, и Гоголя от Гегеля могут отличить!» Что, кажется, может быть важнее образования? К тому же в рабочих кругах что самого Баськова, что его жены всякие вопросы о детях сводились к тому, как они учатся и что делают в своём учебном заведении. Следовательно, их коллеги, получая исчерпывающий ответ о столбовой дороге к красному диплому, полностью убеждались в правильности воспитания и авторитете родителей. И так до следующего вопроса, на который будет дан такой же ответ. Но, так или иначе, общественное мнение не могло не радовать Баськова.
В том, что касается книг и музыки, Роман старался думать, что так, вероятно, и должно быть. Сам-то он, конечно, со своим отцом постоянно смотрел по телевизору футбол, кино, да и вообще почти всё, что там показывали, словом, общего у них набиралось достаточно. Но тогда-то было полтора канала, думал Баськов, а сейчас вот как много всего. Детям есть из чего выбирать, не то, что нам. К чему брюзжать про дурную молодёжь? Мы научили детей тому, что надо — ценности образования, направили их по этой дороге, а дальше они, если хорошо научились, сами разберутся. Дети должны быть умнее своих родителей, и ни к чему им что-то навязывать. Кто скажет, что я мало дал детям? Вот то-то и оно. Если уж охота про музыку, так на мой век хватит ровесников, которые понимают. Один Витя чего стоит. В конце концов, за погружением в очередной шахматный поединок, забывалось уже всё, кроме фигур и вариантов их перемещения…

С этой мыслью Баськов выходил из задумчивого состояния. Посмотрев на часы, он был немало обрадован тому, что наступило время готовиться ко сну. Жена готовилась победоносно сделать очередную линию из одинаковых цветных кристаллов, достигнув таким образом удовлетворительного результата, а по телевизору, как это часто бывает вечером буднего дня, стали показывать какой-то старый и сложный фильм. Захлопнув наконец ноутбук, она коротко спросила:
— Спать?
Баськов кивнул. Оба с полминуты поглядели на экран, поскольку увиденное оказалось по-особенному знакомым.
— Помнишь, в кино на него ходили после экзаменов, на утренний сеанс? — спросил Роман.
— Да, забудешь такое. Я и тогда-то ничего в нём не поняла… А ведь тогда была посообразительней, — ответила жена и ушла в направлении ванной.
Баськов неприятно вздохнул, выключил телевизор и, взяв пустую банку пива, пошёл выбрасывать её в мусорное ведро на кухню.

Через двадцать минут они оба готовились ко сну. Оксана сидела за туалетным столиком, а Роман находился на кровати полулёжа, опершись на неё локтем. Вдруг неожиданно даже для самого себя он спросил жену:
— Ксан, что ты сейчас читаешь?
Жена дрогнула, уронив тюбик с кремом на пол.
— Фу ты, напугал… Да вот, лежит, — показала она рукой на книжицу миниатюрного формата, лежащую на тумбочке.
Баськов удивился, как это сам её не заметил, и, дотянувшись длинной рукой до книги, стал рассматривать её обложку. Это был популярный детектив, какие с некоторых пор стали водиться в доме в немалых количествах. На обложке нарисована неизменная женщина посередине, окружённая неведомым образом подобранными предметами. Название тоже было вполне стандартизованным, из трёх слов. На этот раз полная тайн история называлась «Смех ледяной королевы». От увиденного Баськов впервые за день искренне рассмеялся.
— Не перестаю удивляться!
— Чего пристал? — обиженно ответила Оксана, — всяко лучше, чем ничего. Да и вообще это так, баловство… Вот закончу эту, возьмусь за нашего классика, какого-нибудь.
— Вот! — обрадовано воскликнул Роман, — про классиков. Ты не помнишь, у нас нет книги, из нашей школьной программы, где… про колхоз на Кубани.
— Ох, ну ты даёшь. Да откуда же такое добро у нас. Зачем она тебе?
— Да вот, вспомнил я историю. Мне было лет десять, и к папе пришёл друг один, Вова Поконин. Каким-то мелким начальником работал. А по телевизору шёл фильм по этой самой книге. И вышел у папы с Вовой спор по поводу ситуации с председателем, может ли он в своём положении водиться с легкомысленной женщиной и отступать от верного пути, что-то типа того. Папа-то говорил, что никак нельзя, надо дело делать, не отвлекаться на ерунду всякую, всё в таком духе. А Поконин, я ещё удивился даже, хотя и маленький был, возражал ему. Да ладно, говорит, тебе! Он же, председатель этот, любил её, может быть, кабы не колхоз, так и был бы счастлив с ней, несмотря ни на что. Вот…
— А ты что? — спросила не вполне понявшая смысл этой истории Оксана.
— Да я про это забыл тут же. Когда постарше стал, и мы в школе это проходили, немного об этом подумал, но как-то не до того было в те времена. А в прошлом году вот услышал где-то про книгу и с тех пор постоянно вспоминаю. Они ведь не на шутку там заспорили. И ты представляешь себе, из-за книги!
— Значит, хочешь её прочитать?
— Не то что бы хочу… — Баськов на минуту замолчал. — Я просто так и не понял до конца, что каждый из них имел ввиду. Папа при мне редко что-то подобное говорил.
— Какое?
— Не могу тебе точно сказать. Какое-то… Глобальное.
— Можешь тогда фильм посмотреть. Ира тебе найдёт в интернете, — сказала Оксана, нечаянно поставив его в неловкое положение, напомнив о трудностях обращения со Всемирной Сетью.
Пытаясь исправить ситуацию, она спросила:
— А что Поконин-то? Ты про него не рассказывал.
— Да чего рассказывать. Говорю же, мелкий начальник, энергетик какой-то, кажется. Он немного спустя после этого случая нам дома почти все пластинки сломал. Упал на них пьяный. Мы с братом очень расстроились, ещё больше оттого, что папа Вове ничего такого не сказал, не обвинил в этом. Но больше он у нас дома не бывал, а потом вообще переехал. Но этот спор из головы не выходит…
— Вот куда тебя потянуло на ночь глядя! В колхоз… Их уж нет давно.
— Да-а, — протянул Баськов и попробовал пошутить. — Теперь ничего не мешает дружить с легкомысленными женщинами.
Жена прекрасно понимала, что он пошутил, но, тем не менее, картинно сменила тон:
— Кому это дружить, а? С какими женщинами?
— Тем, кому они нужны. А мне не нужны.
Баськов натянул на себя одеяло и закрыл глаза. Оксана положила тюбик с кремом на туалетный столик и щёлкнула выключателем, находившимся над изголовьем кровати. Пару минут они лежали молча. Пока Роман не нарушил тишину:
— А Витя придумал слово «тяжеломысленный».
— Словоблуд твой Витя, — вздохнула жена.
— Спокойной ночи! — теперь уже громко сказала она, чтобы её услышала дочь из другой комнаты.
Дочь ответила, и диспетчер тихо завершил эту перекличку. В квартире стало тихо.
Ложась спать перед рабочей сменой, он часто думал о том, что неплохо было бы диспетчерам, да и вообще всем железнодорожникам, работающим в смену, сделать её восьмичасовой, а не двенадцатичасовой, как сейчас. Насколько стало бы легче! Правда, тогда бы понадобилось увеличить число работников в полтора раза. Вот институт выпускает за год сто специалистов, например, а надо было бы сто пятьдесят. И так каждый год. Где взять столько работников? С каких работ пришлось бы их вытаскивать? Серьёзный вопрос. А ведь за восемь часов платили бы в полтора раза меньше. Или нет? Может быть, возросла бы пропускная способность, тогда не надо сильно снижать зарплату… Подобные рассуждения были Роману вместо счёта баранов. Правда, завтра ему не на работу, поэтому он просто заснул, безо всяких рассуждений о реорганизации…

Миновав некоторое время забытья, Баськов неожиданно оказался… у бабушки в Латвии. Они давным-давно ездили туда с пятилетней Ирой и Витей. Витю взяли потому, что билет был куплен, ведь Оксана, ждавшая Федю, поехать не смогла, а ехать одному с маленькой дочерью как-то неловко. А сейчас происходил самый смешной случай из той поездки: Ира стала гоняться за поросёнком, а он почему-то устремился за двор, и теперь Баськов и Витя должны его поймать. Тогда стояло лето, и недавно прошёл дождь. Мечтая о Рио-де-Жанейро, диспетчер, тем не менее, любил спокойно-прохладную прибалтийскую природу. Не столько за то, что она была для него отчасти родной, а за то, что она не такая, как дома.
— Слева зах… — закричал Роман Вите, но не договорил, потому что споткнулся о незаметную в траве доску и упал. Он пару секунд не поднимался, вдыхая дух влажной земли.
Поросёнок бежал к речке, что в трёхстах метрах от дома. Вереща, он привлёк внимание соседей, которых погоня за ним двух здоровых парней изрядно развеселила. Они стали весело кричать что-то на латышском.
— К речке, к речке его! Не уплывёт! — радостно вопит Витя.
Занятное было дело!
Вот они уже у речки. Хряку деваться некуда, сейчас схватим! Но вдруг Баськов упал на землю. На ровном месте. Земля будто бы ушла у него из-под ног, а сам он принял какое-то странное положение, не сидя, не лёжа и не стоя. Тотчас он почему-то страшно закашлял так, как даже не мог себе представить. Хрипя, он стал кричать Витю.
— Витёк! Виктор!!
Но его нет. Откуда бы ему здесь взяться?
— Витя…
Вместо Вити подбежала жена, Баськов услышал её голос. Откуда она здесь, когда должна быть дома? У неё не получилось тогда поехать, нельзя же было рисковать будущим ребёнком. Оксана что-то кричит, но совершенно неразборчиво. Баськов пытается её спросить, но уже не может. Не хватает воздуха, он пытается набрать, но только хрипит.
Прибегает дочь. Когда мы ездили в Латвию, ей исполнилось только пять лет, почему она сейчас взрослая? Баськов не понимает и её. Надо срочно просыпаться. Что за страшный сон?

Резко дёрнулись ноги, и он открыл глаза. Кажется, всё. Но ведь это другая квартира, та, где они жили в Ельнино. Двухкомнатная, новый дом. Последними бесплатно получили. Теперь понятно, что Оксана с Ирой в городе у тёщи, а в углу Витя возится с «Маяком», магнитофоном-приставкой. Что с него взять? Один мотор, потому кассеты жуёт часто. Стены комнаты голые, на полу рулоны обоев, в разгаре ремонт. Сам Баськов лежит на раскладушке. Диван ещё не перевезли с общежития, потому что не получилось договориться с директором железнодорожной автобазы.
— Вить, я ведь говорил, что сам припаяю! — попытался Баськов сказать как-то по-доброму. Витя из-за плохого зрения плохо попадал по контактам даже специальным паяльником, не говоря уже о здоровенном, которым паяют кастрюли и чайники, и здорово переживал по этому поводу.
Витя не ответил.
— Ладно, — подумал про себя Баськов, — поди, не сломает.
Он прислушался. Из открытого настежь окна доносилось щебетание птиц. С чего бы вдруг он улёгся спать?
— Витя, а почему я сплю средь бела дня?
Витя опять не ответил.
— Да что это с тобой?! — воскликнул Роман и попытался встать. Встать не получалось. — Ты привязал меня что ли? Вот ведь весельчак, а…
Но Баськов просто лежал, ничем не привязанный. Ни руки, ни ноги не двигались. Витя молчал.
— Виктор!
Не слышит. Положил паяльник и куда-то пошёл. Баськов подумал, что Витя его не видит. К чему бы это? Кого-то из нас здесь нет, что ли? Чёрт, да ведь он уйдёт сейчас, уйдёт навсегда, для него меня уже нет! Он уйдёт, а я не могу встать. Медленно подплывало значение происходящего. Что-то диспетчер об этом слышал, давным-давно, но вспоминать до сих пор не приходилось. Куда ушло светившее в комнату солнце, почему затихли птицы? Теперь казалось, что за окном больше ничего нет. В комнате темнело каждую секунду, пока не стало совсем темно. Нет, не совсем — было как будто хорошо видно комнату, но в то же время темно, по-особенному темно. Обычно так не бывает. Откуда-то стал доноситься звук. Непонятный звук непонятной частоты. Давящий на уши, но при этом тоненький свист. Витя уходит, почему?..
Мысль подобралась совершенно ясно. И, чувствуя неминуемое, Баськов уже почти неслышно сказал:
— Витька, я что, умер?

1 ШЧ — аббревиатура, обозначающая на железных дорогах постсоветского пространства службу сигнализации и связи.