Литературный журнал

* * *

Дедушка теперь выглядел совсем печально. Сильно исхудавший, он бродил из комнаты в комнату на полусогнутых ногах, и худые колени то и дело цеплялись друг о друга; в одной футболке с самолетиком на нагрудном кармане, которая теперь висела на нем мешком, спускаясь до середины бедра; с ёжиком волос на голове и пятном зелёнки ровно по центру темечка. Дедушка блуждал пустым, немного напряжённым взглядом, который ничего не узнавал.
Казалось, он силится что-то понять. А может просто понять хоть что-то. Но мысли стали совсем скользкими и юркими, и поймать их никак не удавалось. Ни на одной нельзя было остановиться, никакую не додумать до конца. Ошмётки мыслей. И только вязкий темный кисель, заволакивающий всё сознание.
Дом был полон людей, но он не знал, кто они. И что это за дом тоже не знал. Стоило людям пропасть из поля зрения, и их уже не существовало. И только обрывки фраз долетали до него. Какие-то слова, но как будто на иностранном. Ничего не понятно. Никак не вникнуть. А разве здесь кто-то был?

* * *

Когда бабушки Иры не стало, дедушка стал носить футболку не снимая. Только иногда ее удавалось стянуть с него.
– Дай хоть простираю её, – говорила дочка Света.
И дедушка неохотно всё-таки снимал футболку. Ира не любила грязи. Он становился все более рассеянным. Мог положить себе на тарелку коричневую крышку от банки растворимого кофе, думал, что это шоколад.
– Это всё зрение, – с раздражением говорил он. – Вот вы меня не ведёте лечиться, я и не вижу ничего.
Мог что-то читать, а потом забыть, что это только фантазия. Он суетливо бродил по комнатам, всё пытался собрать вещи в старый чемодан. Ему казалось, что за ним следовали какие-то убийцы, потому что он знал страшную тайну. И все повторял:
– Вот поэтому они меня и достанут. Вы думаете, что я старый и выжил из ума. Всем старым не верят, вот наша проблема. И вот вы мне не верите, а они меня хлоп! И всё.
Агату Кристи у дедушки пришлось отобрать. На всякий случай и Ханлайна с Азимовым, от греха подальше.
У дедушки на столе лежала какая-то тетрадка. Одна страница была заложена карандашом. Он то и дело хватался за неё, порывался сесть за стол и начать что-то писать. Будто ему только что в голову пришла какая-то идея. Но он открывал тетрадь и молча сидел над ней, пока его не окликнешь. У него не получалось ничего записать. Руки дрожали, буквы получались кривыми, а предложения несвязными.
Света однажды украдкой взяла тетрадь. На последних листах была полная неразбериха. «Надо записать... запомнить. Ира. На запястье часы… Купить батарейку в часы. И рыбу». И больше ничего.

* * *

Он обещал, что никогда её не забудет. И он сдержит своё обещание! Дочка говорила, что у него проблемы с памятью. Накручивает, конечно, что ещё за проблемы такие? Она что-то замечала, а он – совершенно нет.
Дедушка все отшучивался:
– Склероз – отличная болезнь. Ничего не болит и каждый день новости.
И заливался раскатистым смехом.
– Папа, это серьезно! – злилась Света.
Но тот снова отмахивался.
– Не боись, дочурка. Тебя и маму не забуду, а больше мне и помнить нечего.
Он испугался в тот момент, когда не смог найти дорогу домой. Дедушка бродил по дворам, дрожащими руками пытался открыть ключами входные двери. Но ключи не подходили ни к одной. Все дома были такими похожими, почти одинаковыми, вроде бы знакомыми, и в то же время совершенно чужими. Он ничего не узнавал. Как здесь оказался? И что вообще тут делал?
Его кто-то окликнул.
– Виталий Михайлович, заблудился что ли?
Виталий Михайлович, да, да, это он. Его позвала какая-то старуха. Очень знакомая. Кажется, соседка. Да, точно соседка. Только она живёт этажом выше. И как он мог такое забыть?
От облегчения у него подкосились ноги. Дедушка чуть не упал и едва дошел до скамейки. Соседка переполошилась. Начала прыгать вокруг него, что-то говорить. Предложила провести домой. Хорошая женщина. Интересно, кто она?

* * *

Кажется, это была весна. Они встретились перед самой летней сессией, в душном вагоне трамвая, когда она обмахивала взмокшую шею конспектами. Он думал о своем, крепко впившись мокрой ладонью в поручень, а тот так и норовил выскочить из рук. И люди толкались со всех сторон, и было ужасно жарко. И ее запястье в тонком браслете часов было по-девичьи изящным.
Она вышла через три остановки. Ему оставалось ехать ещё две. А он был молодым, бойким и смелым. "Да какого черта", – подумал сгоряча и выскочил вслед за ней.
– У вас отличные конспекты, – сказал невпопад.
Высокий, черноволосый, остроумный. Последнее она и сама не знала, как поняла, но была в этом уверена.
– Откуда вы знаете, что отличные? – спросила кокетливо, слегка сощурив глаза.
– Уверен в этом. Витя, – и протянул потную ладонь.
– Ира.
Это было до Гайдая, до Шурика, до оттепельного кино.

Он был летчиком, а она домоседом. Ему нужно было летать, а ей растить детей.
– Ты меня забудешь.
Ира капризничала каждый раз, когда он отправлялся в полёт. Не любила этого. Боялась и высоты, и его в этой высоте. На этих словах она всегда отворачивалась и начинала что-то делать. В этот раз с яростью терла железным скребком по сковородке.
– Да такую забудешь, – с усмешкой ответил Витя. Ира плеснула ему на подбородок мыльной водой.
– А раньше девушки давали своим мужчинам что-то на память о себе, – задумчиво проговорил Витя, стирая пену с лица.
Это были так, мысли вслух, ничего больше. Он улетел на следующий день. А Ира глубоко задумалась.
Купить что-то у спекулянтов, да ещё и импортное, было не так уж и просто. И все же у неё получилось. Ира одной рукой вела по дорожке маленькую дочь, а второй прижимала посильнее к боку сумку, в которой лежал плотно замотанный в бумагу свёрток.
Когда Витя снова вернулся из командировки, она уже ждала его на пороге. Глаза так и горели, румянец разлился по щекам.
– А у меня для тебя кое-что есть, – голос ее прозвучал лукаво.
"Беременна", – тут же подумал Витя. Ира увлекла его в комнату и достала из стеллажа свёрток. Это была футболка. Импортная, белоснежная, невероятно приятная на ощупь. У нас такое не делали. На нагрудном кармане был вышит маленький синий самолётик.
– Вот тебе «на память», – с гордостью сказала Ира.
Вите футболка понравилась. И белизна, и маленький самолетик. Но главное, что это был подарок от неё.
– Ну вот теперь точно не забуду, – засмеялся он. – Точно никогда не забуду.
Он надевал футболку в каждый вылет. Зимой, летом, под спецодежду и просто так. Талисман. У каждого пилота есть такой. Вон, у Игоревича брелок, который дочка связала, у Степана Прохоровича была жестяная фляга, хотя многие подозревали, что она была не просто талисманом. А у Вити была хорошая импортная футболка. И некоторые посматривали на неё с лёгкой завистью.

* * *

Дедушка проснулся с неясной сумбурщиной в голове. Несколько минут не мог понять, где находится, в каком положении его тело. На улице было темно, в окнах соседских домов горел свет, и там мелькали люди, кто-то возился на кухне. Витя глянул на часы. Десять часов. Уже так поздно? Он никогда раньше так долго не спал. Пора вставать, он вроде собирался съездить в ЖЭК. Зачем только? Да разве не на что пожаловаться этим чертям? Надо съездить, а там разберется, что сказать.
Раздался телефонный звонок. Света.
– Дедушка, ну как дела?
Её голос был каким-то подозрительным. Словно она выпытывала у него что-то, но ещё не решалась спросить напрямую.
– Да вот, проснулся. Собираюсь в ЖЭК ехать.
На том конце раздался тяжёлый вздох. Света сказала, что сейчас вечер и ехать никуда не надо. Просила посмотреть в окно.
– Видишь – темно.
– Ну да, потому что зима. А зимой по утрам темно, – ответил дедушка.
Он все же остался дома. Часы показывали одиннадцать. Всё не светало. Да, наверное, и правда ночь. И как он только мог перепутать?
Вдруг дедушка точно понял: не перепутал, забыл. И тут же его нагнал вопрос, который разлился холодком внизу груди. Он забыл свой дом, забыл, какое сейчас время суток, а может и даже какое время года. Что ещё он забудет?
А ведь Витя обещал. Он обещал Ире, что никогда ее не забудет, и свое обещание выполнит. Человек живёт, пока мы его помним. Дед Витя был уверен, что человек живёт ещё и таким, каким мы его помним. И Ира навсегда останется такой, какой он ее встретил в том душном вагоне трамвая.
Дедушка в полутьме комнаты подошёл к письменному столу, достал тетрадку, в которой обычно писал список покупок, и начал писать. Его память больше не надёжна, но бумага будет помнить всё.

* * *

– Дед, давай я к тебе перееду.
Дедушка посмотрел подозрительно на женщину перед ним. У нее было странное, смутно знакомое лицо, но он никак не мог ухватиться ни за одну его черту.
Бывает такое чувство, когда встречаешься с человеком и появляется тревожное ощущение, где-то у основания затылка "я его уже видел". Может, пересекались как-то взглядами, может, на остановке, в магазине, просто на улице.
Он смотрел на женщину и не мог понять, кто она. Почему она с ним разговаривает.
– Дед, ты помнишь, кто я? – тяжело вздохнул женщина.
– Да, – напряжённо ответил он.
– И кто же?
– Хорошая девушка.
Дедушка с молодости был остроумным и мог выпутаться из любой ситуации.
– Я твоя дочка, – ответила Света. И дед, кажется, ей не поверил. Только ещё более подозрительно посмотрел на неё и замолчал.
Света спросила дедушку, что он там такое пишет. Но он только раздражённо буркнул:
– А что мне и записать нечего что ли?
Он и сам не помнил, для чего ему тетрадь. И только смутное ощущение, уже почти рефлекс, надо что-то писать. А вот что?
А в другой день, хотя может и в тот же, Света поставила перед дедушкой фотографию бабушки. Он давно не узнавал ее на фотографиях, где она была седой и с морщинами. Но это была совсем другая – старая. Бабушка была на ней молодой, в лёгком сарафанчике и в маленький часиках на тонком запястье.
– Дед, а это кто, помнишь? – спросила Света.
Она вроде и не надеялась на его ответ. Не помнит, конечно, не помнит. Родную дочь не узнает ни вживую, ни по одной из фотографий.
Дедушка взял холодную черно-белую фотографию, провел пальцем по лицу на нем и ответил:
– Помню, конечно. Это Ирочка, моя жена.