Вопросы сложные. Едва начинаешь над ними думать, как оказываешься «по пояс в тающем снегу».
Чтобы понять, каким должен быть язык литературной критики, стоит хотя бы вчерне обозначить, что такое литературная критика. Для кого и для чего она пишется. И как это хозяйство эволюционировало последние лет тридцать-сорок.
Позднесоветская литературная критика, которую многие еще застали, помещала текст в актуальный социально-политический контекст. Прежде всего. Потом уже в другие контексты. Это касалось и официозной критики, и критики «самиздатовской». Советское общество было политизировано, и критика, большей частью, тоже писалась языком газеты, языком партсобрания. Или, наоборот, диссидентских или полу-диссидентских посиделок.
Да, была и другая литкритика. Которая стремилась поместить текст в контекст самой литературы, литературного процесса. И язык у нее был подчеркнуто аполитичный, эссеистический. Этой критики становилось со временем все больше. Но преобладала первая, социально-ориентированная.
В 90-е ситуация меняется. Литература отделяется от государства, а вместе с ней и литературная критика. Литература уходит сама в себя. Социально-политический контекст ей уже неинтересен. Ей интересен пир языка, роскошество и гурманство стиля. До сих пор перечитываю ее с легкой ностальгией и завистью. Курицын, Кузьминский, Кобрин, Славникова, Дарк… Сегодня так почти разучились писать. Даже Немзер на фоне нынешней критики выглядит образцом стилистического изящества. Поскольку где-то к середине нулевых все это цветение постепенно усыхает. Почему? Можно, конечно, начать загибать пальцы. Во-первых… Во-вторых…
Во-первых, все больше нарастает чувство потери читателя. Что все эти стилистические игры и резвости интересны все меньшему количеству читающих людей. Что скоро придется плясать и кувыркаться в одиночестве, перед черным пустым залом. А поэтому нужно писать доходчивее, популярнее, проще.
Во-вторых, с постепенным сужением пространства для легальных политических дискуссий и протестных акций, все это, как это не раз бывало в российской истории, перемещается в литературу. В литкритику возвращается социально-политическая проблематика, «шершавый язык газеты». И со временем только усиливается. Да и внутри литературы растет поляризация уже не только вкусовым, эстетическим — но и по идеологическим признакам. Начиная с дискуссий после вручения «Нацбеста» в 2002-м Проханову — и далее без остановок: по Прилепину, по Караулову, по Ватутиной…
Ну и — третий загнутый палец — Интернет-революция и торжество телеграфного стиля. Опять же: покороче, попроще, поинтерактивнее. Еще где-то до конца нулевых стиль критики полностью задавался толстыми литературными журналами (даже газетные литобозреватели ориентировались на него), но чем дальше, тем больше критика «сетевеет». Литкритическое высказывание — все меньше концептуальная статья или развернутая рецензия; все больше — коротенький пост в соцсетях. С последующей живой (порой слишком) коммуникацией с четателями-френдами. Тут уже не до «стилистических изысков». Сказать что-то быстрое и колючее и дальше просто модерировать сетевую перепалку, оперативно реагируя, лайкая, баня и отфренживая.
Другая крайность — да, тот самый «филологический волапюк». Когда литкритика совсем уезжает в литературоведение, причем довольно специальное, герметичное, для «особо продвинутых».
Так что, с одной стороны — газетный минимализм, а с другой — наукообразное «взгляд и нечто».
Истина, думаю, где-то посередине. Сама литкритика — это «серединный», гибридный жанр, на стыке литературоведения, журналистики, социологии, философии… И все это — внутри литературы. Поскольку литературно-критическая статья должна быть, прежде всего,
литературным произведением. То есть переплавлять в своем тигле языки всех этих отраслей, литературно преобразовывать их. Наверное, так, если коротко.
—