Литературный журнал
№23
июЛ
июЛ
Литературный журнал
№23
июЛ
июЛ
Круглый стол: Язык литературной критики
Литературную критику порой воспринимают как чисто утилитарную деятельность. От неё ждут чего угодно — помощи, удобной навигации, расстановки точек, — но едва ли каких-либо стилистических изысков. На наш взгляд, однако, язык литературной критики (пресловутое как) не менее важен, чем то, о чём она говорит.
Привлечение филологического волапюка не лучший способ разобраться в вопросах насущных, а потому мы неодобрительно смотрим на распространение этих метастаз и, конечно, считаем этот процесс не более неизбежным, чем неизбежна смерть. Нам хочется смотреть в другую сторону — на лазурное небо или свежую зелень, а не вглядываться в черноту грядущих могил, как бы ухожены они ни были.
У критики могут быть разные глобальные задачи, и, возможно, одна из них — именно в том, чтобы найти, возродить или изобрести такой язык, которым бы она могла говорить внятно, а вместе с тем занятно.
Мы попросили ответить критиков и литераторов на следующие вопросы. Каким вам представляется язык современной литературной критики? Можно ли, на ваш взгляд, выделить разновидности такого языка? Каким этот язык должен или мог бы быть? Чего ему не хватает — и чего в нём с перехлёстом?
Привлечение филологического волапюка не лучший способ разобраться в вопросах насущных, а потому мы неодобрительно смотрим на распространение этих метастаз и, конечно, считаем этот процесс не более неизбежным, чем неизбежна смерть. Нам хочется смотреть в другую сторону — на лазурное небо или свежую зелень, а не вглядываться в черноту грядущих могил, как бы ухожены они ни были.
У критики могут быть разные глобальные задачи, и, возможно, одна из них — именно в том, чтобы найти, возродить или изобрести такой язык, которым бы она могла говорить внятно, а вместе с тем занятно.
Мы попросили ответить критиков и литераторов на следующие вопросы. Каким вам представляется язык современной литературной критики? Можно ли, на ваш взгляд, выделить разновидности такого языка? Каким этот язык должен или мог бы быть? Чего ему не хватает — и чего в нём с перехлёстом?
Алексей Алёхин, поэт, критик, эссеист. Создатель и главный редактор ежеквартального журнала поэзии «Арион» (1994—2019). Автор многих книг стихов и прозы.
Проблема языка тут не первичная. Первична, о чем уже приходилось говорить, проблема самой критики.
Литературная критика — часть литературы. Искусства словесности. А у нас на глазах она все больше становится отростком филологии. Науки. За последнюю можно порадоваться. Но не за литературу.
Происходит это, о чем тоже случалось писать, по причинам не столько литературным, как социо-культурным: у литературной критики исчезает среда обитания. На протяжении двух веков, по крайней мере в отечественной культуре, этой средой были толстые журналы. Именно здесь она черпала материалы, имела заинтересованную аудиторию и, пардон за прозу, получала денежное довольствие.
Сейчас «толстяки» сами живут на грани выживания, да и гонораров почти не платят. И профессия критика исчезает: ею невозможно жить. А замещается чаще дилетантами, а еще филологами. Кое-что перепадает за рецензюшки в оставшихся газетах, таблоидах и некоторых электронных изданиях. Эти по необходимости поверхностные, куцые, информационно-рекламные публикации тоже по-своему полезны. Но к литературной критике, которая часть литературы, не имеют отношения.
Филологи тоже любят словесность, как из самого названия их профессии следует. И, занимаясь преподавательской и научной работой, по возможности, на общественных началах, пробуют как-то заполнить пустующее критическое поле — или вторгнуться в него. Притом что обычно искренне литературу с филологией путают.
Проблема в том, что профессия накладывает печать. На место эстетического и эмоционального, присущего искусству анализа приходит литературоведческий, схематичный и фактологический. А заодно с ним филологический воляпюк вместо литературного языка. Вот и ответ на вопрос.
Выходом из тупика было бы возрождение литературных журналов. В том числе, возможно, и в электронном виде — но настоящих, с профессиональным, а значит оплачиваемым, штатом, редакционными обсуждениями, общением с авторами и прочими элементами полноценной литературной жизни. Включая приемлемую плату за тексты. А не электронные стенгазеты, какими по сути являются нынешние.
Думаю, и без того литературная критика окончательно не сгинет. Останутся горящие идеей и талантливые «любители» (но не дилетанты) — как и поэзия, кстати, создается по сути любителями (но не дилетантами). В том числе и критики «из филологов», замечательных я знаю. Но все это будет против течения. А если по течению...
Уже писалось о трансформации поэзии в «университетскую поэзию». Теперь в пару к ней еще и «университетская критика». С похожим уровнем и мышления, и языка.
Литературная критика — часть литературы. Искусства словесности. А у нас на глазах она все больше становится отростком филологии. Науки. За последнюю можно порадоваться. Но не за литературу.
Происходит это, о чем тоже случалось писать, по причинам не столько литературным, как социо-культурным: у литературной критики исчезает среда обитания. На протяжении двух веков, по крайней мере в отечественной культуре, этой средой были толстые журналы. Именно здесь она черпала материалы, имела заинтересованную аудиторию и, пардон за прозу, получала денежное довольствие.
Сейчас «толстяки» сами живут на грани выживания, да и гонораров почти не платят. И профессия критика исчезает: ею невозможно жить. А замещается чаще дилетантами, а еще филологами. Кое-что перепадает за рецензюшки в оставшихся газетах, таблоидах и некоторых электронных изданиях. Эти по необходимости поверхностные, куцые, информационно-рекламные публикации тоже по-своему полезны. Но к литературной критике, которая часть литературы, не имеют отношения.
Филологи тоже любят словесность, как из самого названия их профессии следует. И, занимаясь преподавательской и научной работой, по возможности, на общественных началах, пробуют как-то заполнить пустующее критическое поле — или вторгнуться в него. Притом что обычно искренне литературу с филологией путают.
Проблема в том, что профессия накладывает печать. На место эстетического и эмоционального, присущего искусству анализа приходит литературоведческий, схематичный и фактологический. А заодно с ним филологический воляпюк вместо литературного языка. Вот и ответ на вопрос.
Выходом из тупика было бы возрождение литературных журналов. В том числе, возможно, и в электронном виде — но настоящих, с профессиональным, а значит оплачиваемым, штатом, редакционными обсуждениями, общением с авторами и прочими элементами полноценной литературной жизни. Включая приемлемую плату за тексты. А не электронные стенгазеты, какими по сути являются нынешние.
Думаю, и без того литературная критика окончательно не сгинет. Останутся горящие идеей и талантливые «любители» (но не дилетанты) — как и поэзия, кстати, создается по сути любителями (но не дилетантами). В том числе и критики «из филологов», замечательных я знаю. Но все это будет против течения. А если по течению...
Уже писалось о трансформации поэзии в «университетскую поэзию». Теперь в пару к ней еще и «университетская критика». С похожим уровнем и мышления, и языка.
—
Станислав Секретов, литературный критик, детский писатель. С 2019 года — заведующий отделом общества и культуры журнала «Знамя».
Папа, а с кем это ты сейчас разговаривал?
Вопрос мальчика из бородатого анекдота хочется задать авторам литературно-критических статей, в которых энтелехийные эоны ризомно и дискретно изживают ноуменальный сакрум.
На противоположном полюсе тем временем царит лайтовая актуалочка, форсящая крашам читабельные месседжи.
Истина же, как водится, где-то посередине…
Вопрос мальчика из бородатого анекдота хочется задать авторам литературно-критических статей, в которых энтелехийные эоны ризомно и дискретно изживают ноуменальный сакрум.
На противоположном полюсе тем временем царит лайтовая актуалочка, форсящая крашам читабельные месседжи.
Истина же, как водится, где-то посередине…
—
Евгений Абдуллаев, русский прозаик, поэт, критик, философ и педагог, живущий в Узбекистане. Критические статьи публикует под настоящим именем, стихи и прозу под псевдонимом Сухбат Афлатуни.
Вопросы сложные. Едва начинаешь над ними думать, как оказываешься «по пояс в тающем снегу».
Чтобы понять, каким должен быть язык литературной критики, стоит хотя бы вчерне обозначить, что такое литературная критика. Для кого и для чего она пишется. И как это хозяйство эволюционировало последние лет тридцать-сорок.
Позднесоветская литературная критика, которую многие еще застали, помещала текст в актуальный социально-политический контекст. Прежде всего. Потом уже в другие контексты. Это касалось и официозной критики, и критики «самиздатовской». Советское общество было политизировано, и критика, большей частью, тоже писалась языком газеты, языком партсобрания. Или, наоборот, диссидентских или полу-диссидентских посиделок.
Да, была и другая литкритика. Которая стремилась поместить текст в контекст самой литературы, литературного процесса. И язык у нее был подчеркнуто аполитичный, эссеистический. Этой критики становилось со временем все больше. Но преобладала первая, социально-ориентированная.
В 90-е ситуация меняется. Литература отделяется от государства, а вместе с ней и литературная критика. Литература уходит сама в себя. Социально-политический контекст ей уже неинтересен. Ей интересен пир языка, роскошество и гурманство стиля. До сих пор перечитываю ее с легкой ностальгией и завистью. Курицын, Кузьминский, Кобрин, Славникова, Дарк… Сегодня так почти разучились писать. Даже Немзер на фоне нынешней критики выглядит образцом стилистического изящества. Поскольку где-то к середине нулевых все это цветение постепенно усыхает. Почему? Можно, конечно, начать загибать пальцы. Во-первых… Во-вторых…
Во-первых, все больше нарастает чувство потери читателя. Что все эти стилистические игры и резвости интересны все меньшему количеству читающих людей. Что скоро придется плясать и кувыркаться в одиночестве, перед черным пустым залом. А поэтому нужно писать доходчивее, популярнее, проще.
Во-вторых, с постепенным сужением пространства для легальных политических дискуссий и протестных акций, все это, как это не раз бывало в российской истории, перемещается в литературу. В литкритику возвращается социально-политическая проблематика, «шершавый язык газеты». И со временем только усиливается. Да и внутри литературы растет поляризация уже не только вкусовым, эстетическим — но и по идеологическим признакам. Начиная с дискуссий после вручения «Нацбеста» в 2002-м Проханову — и далее без остановок: по Прилепину, по Караулову, по Ватутиной…
Ну и — третий загнутый палец — Интернет-революция и торжество телеграфного стиля. Опять же: покороче, попроще, поинтерактивнее. Еще где-то до конца нулевых стиль критики полностью задавался толстыми литературными журналами (даже газетные литобозреватели ориентировались на него), но чем дальше, тем больше критика «сетевеет». Литкритическое высказывание — все меньше концептуальная статья или развернутая рецензия; все больше — коротенький пост в соцсетях. С последующей живой (порой слишком) коммуникацией с четателями-френдами. Тут уже не до «стилистических изысков». Сказать что-то быстрое и колючее и дальше просто модерировать сетевую перепалку, оперативно реагируя, лайкая, баня и отфренживая.
Другая крайность — да, тот самый «филологический волапюк». Когда литкритика совсем уезжает в литературоведение, причем довольно специальное, герметичное, для «особо продвинутых».
Так что, с одной стороны — газетный минимализм, а с другой — наукообразное «взгляд и нечто».
Истина, думаю, где-то посередине. Сама литкритика — это «серединный», гибридный жанр, на стыке литературоведения, журналистики, социологии, философии… И все это — внутри литературы. Поскольку литературно-критическая статья должна быть, прежде всего, литературным произведением. То есть переплавлять в своем тигле языки всех этих отраслей, литературно преобразовывать их. Наверное, так, если коротко.
—
Сергей Беляков, литературный критик, историк, заместитель главного редактора журнала «Урал».
Язык литературной критики зависит от ее читателей. Начиная с великих критиков позапрошлого столетия, русская литературная критика обращалась прежде всего к читателю. Читателю образованному, мыслящему, но не к профессиональному литературоведу. Поэтому и писали критики — от Писарева до Страхова — легко, понятно, доступно и в самом деле — литературно. В Серебряном веке были критики, которые писали только для «своих»: для поэтов и критиков, мнение «фармацевтов» (обычных людей) их не интересовало. Зато, скажем, Корней Чуковский, литературно-критическая деятельность которого пришлась как раз на Серебряный век, писал для широкой публики, для читателя. И читатели платили ему искренним интересом. Чуковский пользовался заслуженной популярностью.
В наше время все большее распространение получила как раз критика филологическая, рассчитанная на узкий круг ценителей, профессионалов. Мне читать таких критиков скучно, иногда просто мучительно. Мне кажется, это вредный, тупиковый путь. Хотя у его сторонников могут быть свои аргументы, ведь филолог-критик иногда обретает авторитет интеллектуала, носителя высокого гуманитарного знания. Его читать сложно, потому что он «умный». Умный ли он на самом деле, не знаю, мне такого критика читать не интересно. Критика — это часть литературы, умение писать внятно и доступно — несомненное достоинство. Если критик прекрасно владеет филологическим инструментарием, он должен виртуозно им пользоваться, а не прятаться за него.
В наше время все большее распространение получила как раз критика филологическая, рассчитанная на узкий круг ценителей, профессионалов. Мне читать таких критиков скучно, иногда просто мучительно. Мне кажется, это вредный, тупиковый путь. Хотя у его сторонников могут быть свои аргументы, ведь филолог-критик иногда обретает авторитет интеллектуала, носителя высокого гуманитарного знания. Его читать сложно, потому что он «умный». Умный ли он на самом деле, не знаю, мне такого критика читать не интересно. Критика — это часть литературы, умение писать внятно и доступно — несомненное достоинство. Если критик прекрасно владеет филологическим инструментарием, он должен виртуозно им пользоваться, а не прятаться за него.