Литературный журнал

Женя Декина — прозаик, сценарист. Член Союза писателей Москвы, России, международного ПЕН-центра. Лауреат премий им. Фазиля Искандера, «Звездный билет», «Росписатель», «Русское слово», Волошинского конкурса и др. Публикуется в толстых литературных журналах.

Пам-пам-парам

Алина все еще не могла поверить. Неужели она и вправду пойдет? Скажет фамилию этой некрасивой робкой девушке на ресепшене, натянет лосины в раздевалке, проскользнет в танцевальный зал и окажется там одна — толстая и старая — среди юных гибких девочек. Девочки будут противно переглядываться и хихикать. Вадик говорил, что они всегда так делают на физре. Девушка на ресепшене, правда, уверяла, что для юных другая группа, но вдруг она это просто чтобы заманить. Алина с детства мечтала танцевать. Стоило зазвучать какому-нибудь страстному «пам-пам-парам», и с телом начинало происходить странное — сердце отстукивало в такт, открывался рот, подпевая, двигались пальцы. Но на танцы такие как Алина не ходили. Туда ходили гибкие вертлявые девицы с лукавым взглядом, а Алина даже на физкультуре не могла сразу повторить движение — стояла и тупила несколько минут, а когда, наконец, понимала, что происходит, задание уже сменялось другим. На танцах наверняка куда сложнее.
— Надо купить лосины! — осенило вдруг. Деньги будут потрачены, и не пойти уже не удастся. Алина была бережливой и собиралась оплатить заранее, чтоб пойти, но пробное занятие оказалось бесплатным. Ну и что ж, не аванс, так лосины. Она пойдет. Да. Завтра она сходит. И это навсегда все исправит — переведет ее в категорию других женщин. Тех, что с лукавым взглядом. Таких как Варя, походя поломавшая Алине жизнь. Был такой же солнечный день, Алина шла в магазин за стейком из семги — хотелось порадовать Семена. Она надеялась, что если кормить его повкуснее, то он приходить станет почаще, переедет, а потом и женится. Тогда Алина и пойдет на танцы. И никто не будет думать, что пришла она просто для того, чтобы выйти, чтобы не сидеть вечером в этой пустой до звона квартире, не смотреть на выдвинутый ящичек с ножами и вилками и понимать, что никому в целом мире нет дела до того, выдвинут он или нет. Даже ей самой.
На остановке у городского парка она заметила слегка пританцовывавшую женщину. Она смотрела на сына — изломанного подростка и покачивалась в такт, обнимая одной рукой мужа. И сын, и муж ее были странно похожи на Семена. Алина даже улыбнулась — подумала, что во всех видит черты возлюбленного. Но мужчина был не просто похож, он был прямо одинаковый. Но это не мог быть Семен, потому что у Семена не было семьи, а этот мужчина явно говорил с сыном и обнимал жену. И только когда мужчина посмотрел на Алину и испугался, она поняла, что это правда Семен. Он женат. У него сын. Поэтому он никогда не переедет и никогда не женится. Это будто бы еще глубже вбило Алину в землю. Она итак сутулилась все сильнее, ходила тяжелее, ела больше. Семен обещал от жены уйти, жена узнала, выгоняла, возвращала. Загуляла сама, и Семен перебрался к Алине вместе с сыном Вадиком. Они прожили несколько счастливых лет, а потом Семен нашел себе очередную возлюбленную. Вадика попросил оставить пока у Алины — выпускной класс, таскать из школы в школу неудобно. Алина согласилась. Об этом узнала мать Вадика, внезапно решила забрать сына, тот отказался, и мать устроила шоу. Являлась на работу к Алине с криками о том, что Алина с Вадиком спит! Совратила несовершеннолетнего! Звонила ее старенькой матери, приводила полицию, а потом явилась в школу. Вадика отдали отцу, а Алина осталась одна. Старая и толстая. Жизнь проскочила мимо, и никакой мечты уже было не воплотить, ни семью, ни детей. Но ничего, хотя бы на танцы она пойдет, поздно уже, но она научится. Хотя бы ходить будет легко и пластично, не как старая колода. Пам пам парам парам пам парам…
На следующий день она вышла из дома и увидела, что небо густо затянуло. Осины беспощадно трепало ветром, и маленький парк казался теперь жутковатым. Алина шла и понимала, что не зайдет, не сможет. И что всегда она это знала, даже вчера, когда покупала лосины. Все уже. Настроение не то, да и вообще как-то… ну какие танцы? Она ходит-то еле-еле. Старая жирная колода. Показался вдали неоновый угол вывески танцевальной школы, и Алина встала. И так ей стало обидно, что ну не может она. Стесняется. Такая ерунда, так хочется, а не может. И она вдруг от отчаяния запела самой себе прямо посреди парка. И затанцевала. Пам пам парам парам пам парам. Так уродливо, глупо и стыдно затанцевала, что аж заплакала. Она думала, что все сбегутся, начнут смеяться и показывать на нее, но начинался дождь, и люди спешили мимо. Ну танцует тетка какая-то, и бог с ней, напилась поди или крыша поехала.
Алина проводила взглядом очередного прохожего, вытерла слезы и пошла дальше. В школу.

Преступление

Вдруг стало очевидным, что это никакая не шалость, типа сигарет или глотка шампанского из маминого бокала, это настоящее взрослое преступление. Секунду назад она была уверена, что даже если и всплывет — ну поругают, накажут, да, но потом-то все равно простят, и все будет как раньше. Дурацкие новогодние конкурсы от сестры, папины нелепые колыбельные, от которых они хохотали так, что начинали задыхаться, мамины воспоминания, которые удивляли — и обычная мама казалась новым, непонятным человеком. Варя внезапно поняла — если она скажет правду, все навсегда разрушится. Мама будет видеть испорченную похотливую дрянь, пытавшуюся соблазнить учителя — хорошего человека, который пришел к детям, чтобы вести их в светлое будущее, а тут она. И папа, войдя в их спальню, будет видеть уже не ее, а коварную шлюху, в сползающей с плеча маечке. И сестра возненавидит ее. А в школе? Хихикающие девчонки, раньше уважавшие, пораженные ее смелостью, как они будут смотреть теперь? Она же видела, как это бывает — из героя ты мгновенно превращаешься во фрика. Они все расскажут. Они расскажут, как она дожидалась его после факультативов, как выслеживала в выходные в торговом центре, как писала ему страстные письма. Таська точно расскажет, как своровала у брата недопитую бутылку водки, чтобы Варя изобразила, будто бы напилась с горя. От безответной любви. Как она висла у него на шее, как поцеловала, когда он попытался не дать ей упасть. Что скажет на это трепетная Анна Ивановна с балетным пучком на голове, приносившая ей книги про народовольцев из личной библиотеки. Варя почувствовала, как веселое приключение превращается в коварный план — она хотела, чтобы человек совершил преступление, сделал с ней то, что запрещено законом. Сама любовь к нему померкла и уменьшилась. Он все еще казался привлекательным, но уже не настолько — и нос длинноват, и усы вблизи оказывается, не одного цвета, а разного: пегие, рыжие, черные жесткие волосинки, как прутики у веника. И этот все еще удивленный взгляд. Тормоз. Она уже успела забраться к нему на колени, обнять, поцеловать, уже вошла уборщица, и, опешив, остановила проходящую мимо химичку, а он все еще сидел, как оглушенный. Даже не обнял. Варя вдруг резко оттолкнула его, вскочила, закричала, что он старый извращенец, и, зарыдав, бросилась в объятья ошалевшей химички. Та обнимала ее, гладила по голове, шептала, что он за все ответит, а он так и сидел, глядя перед собой удивленным взглядом.

Почти

С утра подступило это тяжелое, зажимающее в кольцо одиночество. Хотелось позвонить детям, и кто-то из них наверняка бы вырвался посидеть с ней в уютном итальянском ресторанчике. Скорее всего, выбрались бы все, потому что мама почти никогда не звала сама, и если позвонила, значит, ей правда плохо. Она, конечно, никогда не признается, намекнет между делом, что в такую погоду хочется собраться семьей и хохотать несколько часов. Но они слишком хорошо ее знают. Поэтому Анна и не звонила — это казалось манипуляцией, а до такого она никогда не опускалась.
На самом деле, ничего трагического или даже просто печального не происходило. Почти прекрасные дети, почти любимый давний любовник и почти уже появившийся новый, почти подруги и интересные проекты, которые не давали сбавить ритм и почувствовать себя старой. Она даже из их большого пригородного дома перебралась в квартиру в центре — не могла выносить эту гулкую пустоту — казалось, каждая комната тоскует по своему хозяину.
В работе все было проще, чище, не было там никакого почти — идеальные дома идеальной планировки — тютелька в тютельку всегда и во всем. А реальная жизнь так и прошла будто бы со сдвигом оси, вечная игра — хочу за миллион, а могу за сто, даже если Анна и билась до последнего.
На улице было почти приятно — отрезвляющая морозная свежесть, чарующие огни фонарей, звездное небо высоко-высоко, хохот курящей у входа компании. Внезапно раздался визг тормозов, люди у входа обернулись, и Анна, почти увидев несущейся на нее автомобиль, машинально отскочила в сторону. Низко усаженная желтая спортивная иномарка на полном ходу влепилась в стену и загорелась. Подбежали люди, начали вытаскивать водителя, а Анна медленно пошла прочь. Ей казалось, что ось ее жизни вдруг щелкнула и, наконец, вошла в паз.