Литературный журнал

***
Ангел мой, исчезнувший бесследно
Алой вспышкой в синеве небесной,
Это ветер хлопает брезентом,
Выцветшими тряпками навеса.

Это море из морщин и складок,
Яблонь старый сад, отцветших вишен.
Школьный завуч сторожит порядок,
Это он в плаще на воздух вышел,

Чтобы из глуши, с вершины мира,
Тьмы посередине на пароме
Почитать Отца и Велимира:
Бобэоби, бэби, Бобэоби!

* * *
В облаке лиловом ходит жерех.
В облаке огня стоит река.
Между облаками перешеек –
Зыбкая фигурка рыбака.

Время встало поплавка ошую,
Алой рябью, тенью синих ив,
Трав прибрежных драку ножевую,
Речи толкотню остановив.

Одесную снасти самодельной, –
Пробки винной, птичьего пера, –
Разбежались миги, как тетери,
Время разметало семена.

Сумерки не сохранили цацки,
Сдернули слепую рябь рывком. –
Мир сморгнул слезливый глаз рыбацкий,
В глубину уйдя за поплавком.

***
Две подружки жили-были,
Мыли пол в чужой квартире,
Выходили на балкон
После долгих похорон.

Просвистев, пропев, как птичка,
Фифа их, математичка,
В сером платье, кость одна
В рай по Стиксу поплыла.

С телом, голосом, пространством
С миром страшно расставаться,
Задыхаться горько: Уф, –
Человека помянув.

В ночь по сигаретке длинной
Хорошо курить с Мариной,
Хлюпать носом, кашлять, быть.
Так же таять, так же плыть.

***
В сентябре целый день урожай собирал,
Поздним вечером складывал в ящики овощи.
А потом в темноте на тахте умирал,
Дожидался зари, задыхаясь беспомощно.

Половицей под утро на кухне скрипел,
Поправлял у собаки подстилку из войлока,
И сдвигал занавеску, на небе пробел
Заполняя то птицей, то липой, то облаком.

Было некого засветло в путь проводить –
Засмотреться на пруд и деревья осенние.
И вернуться домой, не боясь разбудить
Разомлевших супругу, прислугу, наследников.

То соседки барашка, то кашель, то речь
Приводила дремота по пыльной обочине,
По растрепанным зарослям, чтоб уберечь
Прикорнувшего дачника от одиночества.

Слишком шумно по желобу ската текла
Дождевая вода, и гудел тополь листьями.
И позвякивал в раме осколок стекла
На сплошном сквозняке - монотонно, таинственно.

И, как мелкие волны на том берегу,
Под простой перебор на гармошке украденной
Доносило сквозь гул из припева строку
С подгородней окраины старое радио.

И сверкала, как вставший на хвост самолет,
Вся палитра из сна инвалида незрячего,
Голубой - на отводе латунном налет,
На заброшенном велике - рыжая ржавчина.

Это сад, до мгновения жизнь сократив,
Выдавал то щелчки, то команды по рации,
То открытку с гербарием трав, негатив
С шевелюрой растрепанной, протуберанцами.

Это снова по зыбкому озеру бог
Из гравюры Дорэ семенил, яко по́ суху,
Чтобы воли и сил на отчаянный вдох,
На молитву хватило соленого воздуха.

***
И выступает из-под наледи
Розетка, пятипалый лист,
Как дни, что выпали из памяти,
Но нежностью отозвались.

Когда казались вздохи гулкими,
И легкою – вода реки.
Над черными сутулясь лунками,
Уныло зябли земляки.

Когда пылал квадратик инея,
И ало выгибалась даль.
И я, от чтения отлынивая,
Листал на кухне календарь.

Все дни, что я себе загадывал,
Заваривая зверобой,
В деревне долгими закатами
Сбылись безветренной зимой.

Когда сверкал карниз сосульками,
Дышали сумерки золой,
А я разглядывал инсультника
В трельяжной раме золотой.

Семёновы сестры

Треснуло стекло, сломалась душка,
Напугал глубокой тьмой разлом.
Тень моя, попав в фотоловушку,
Притворилась выжженным кустом.

Воздух, обнажив края и грани,
Старческие вены, пряди жил,
Встал кристаллом в старый подстаканник,
Розовой чаинкой закружил.

Жизнь моя мне показалась проще
Рощи, утомленной ноябрем,
Сада, по которому наощупь
Я до старой яблони добрел.

Шутки и обидки, чушь в тетрадках,
Чудом вспомнил лето на реке,
Обнимая ствол в глубоких складках,
Прижимаясь бережно к коре.

Эта жизнь, печальная в начале,
Столько мне оставила тепла.
Выходной на клязьминском причале,
Склон пунцовый, алые тела.

Вышивает сад в прожилках алых
Сон, в иголку ниточку продев.
День прошел, и дерево пропало,
Розовой листвою облетев.