Литературный журнал

— Мы можем и не играть в магазин, — сказала Алёна и пожала плечами. Грязная переводилка-бабочка на руке пошевелилась в такт её движению. Девочка причмокнула жвачкой, кивая в сторону последнего подъезда. — Эта опять орать будет.
Другие девочки сочувственно закивали, все посмотрели на асфальт.
 — На классики тоже орать будет. Она маме сказала, что мы весь двор испачкали.
 — Психушка какая-то!
 — Она дворник!
 — Спятила? Она старая!
 — Она подметала, мне бабушка сказала! Наш двор, двадцать пятый и пятнадцатый.
 — Дурочка ты, это давно было!
Все замолчали.
 — На десяточки тоже орать будет.
 — Пусть поорёт, мой папа домой сейчас пойдёт, он ей поорёт. Ань, тащи велик свой пока.
 — Сама и тащи, сюда, потом назад на пятый этаж. Мы по одному кругу прокатимся, и твой папа придёт.
 — В съедобное не съедобное давайте?
 — Да ну. В туфельку?
 — В туфельку без пацанов не интересно.
 — Собирайся народ, кто в морскую фигуру играть идёт?!
Тут раздалось:
 — Чего-о орешь, оглашенная?
Все обернулись разом уставились в одну точку: окно на втором этаже. Там сквозь грязные стёкла виднелось вытянутое худое лицо с длинным носом, и прядями лохматых седых волос, рот без губ и зубов: баба Яга.
 — Девочки! Постыдились бы! Эх-хе, стыд! Родителям вашим расскажу!
 — А вот и расскажи, Вафля!
 — Я тебе дам, бессовестная! — в окне показался темный костлявый кулак.
Девочки посмотрели друг на друга и на Алёнку — героиню, защитницу и предводительницу. Кирюха придумал эту кличку «Вафля», потому что старуха была вся сморщенная, но среди девочек так её называть осмелилась одна Алёна.
 — Девчонки, она сейчас поплетётся на улицу.
 — Ага, пока свой тулуп с валенками натянет — сто лет пройдёт.
 — Эх, сейчас опять вонь бу-удет.
 — Она ещё не всех своих кошек съела?
 — Кирюха сказал, что видел, как она опять какую-то в среду закапывала под тополем, — Алёнка тыкнула пальцем на дерево у трансформаторной будки.
 — Вчера в 22:00 «Кладбище домашних животных показывали».
 — Ага, мы с папой смотрели, я до конца досидела!
 — А я боюсь.
 — Не ной, это кино, а Вафля не колдунья, а просто старушенция спятившая.
 — Она в тюрьме сидела, может она съела человека какого-то, а теперь только кошек может убивать?
 — Это враньё, старухи не сидят в тюрьме. Кошек она ест потому, что у неё денег нет.
 — Дура, она молодая была. Ей же не всегда было сто лет!
 — Она может нас поймать и съесть?
 — Детей она не любит, поэтому одна.
 — Меня мама защитит…
 — Она и твою маму съесть может!
 — Нет…
 — Анька, перестань её травить, она маленькая и ничего не понимает.
 — Я не маленькая!
 — Маленькая.
 — Зато ты умрешь раньше!
Все засмеялись и посмотрели на Алёнку.
 — Люди умирают не от возраста, Вафля вон никак не умрёт.
 — Алёна, что за разговоры?
Папа Алёны стоял у второго подъезда.
 — Папа, она нас достала! В магазин играть не даёт, потому что мы листья рвём, играем как будто это деньги. В туфельку не даёт играть потому, что в подъезде орём. В десяточки потому, что мячом в стену бьём. Она детей ненавидит!
 — Алён, она просто старая и одинокая. Она в ваших играх ничего не понимает.
 — Она правда была в тюрьме?
 — Ты откуда это узнала?
 — Ну па-ап, она ела людей?
Девочки замерли в ожидании ответа. Папа Алёны вздохнул.
 — Нет, не ела. Анекдот рассказала неудачно, по молодости, долго была в тюрьме. Замуж не вышла, детей нет, осталась одна на всю-всю жизнь. Вы бы пожалели её, девочки.
 — Фу, от неё кошками воняет!
 — Зато кошки по дворам не бегают, не голодные. Лучше дома, чем на улице. Про листья она вам говорила, что им тоже больно.
Дверь последнего подъезда хлопнула, притянутая тугой пружиной. Старуха вышла на свет божий. В длинном тулупе, пуховом платке и валенках, в руках клюшка и пустой белый пакет от молока. Она поправила платок, огляделась по сторонам подслеповатым прищуром, пожевала пустым ртом и направилась к соседям.
 — Сейчас ругаться будет, — вздохнула Аня.
 — Не будет, она уже всё забыла, ­­- улыбнулась Алёна.
Девочки замолчали, ждали, пока та прошаркает до второго подъезда, чтобы узнать, кто же окажется прав.
 — Добрый вечер, Валентина Сергеевна! — громко сказал Алёнин папа.
Тётя Валя заулыбалась, кивнула ему, посмотрела в лицо, как будто хотела вспомнить, как его зовут. На замерших девочек не оглянулась и ничего им не сказала. Пошла дальше к помойке, остановилась, медленно переставила клюшку из одной руки в другую и высыпала из пакета мочёные объедки чёрного хлеба, шепеляво тихо и медленно присвистнула:
 — Кс-кс-кс.
Девочки молча смотрели на это. Потом Алёнка победно хмыкнула и дернула папу за руку:
 — Пап, а фишки ты мне купил?
 — Купил.
 — Ого, «Котёнок Оливер», таких ни у кого не видела! Идём, девчонки!