Стихотворение «Есть в нашем городе река» открывает подборку «Доверься сердцу» Владимира Салимона, опубликованную в «Новом мире» №2, 2023
[1]. Это неспешное и вдумчиво-тревожное осмысление быстро меняющейся действительности — мысли вслух, заземлённые в тексте с помощью простых и понятных образов, узнаваемого городского пейзажа. Но пароходы, поезда и трамваи — только прорисованные контуры предметов в туманном пространстве то ли сна, то ли воспоминания.
Отличительная черта поэтики Салимона — эволюция повседневности: он описывает незначительные, на первый взгляд, вещи и явления, но они обретают особый смысл, когда происходит столкновение с необратимостью уходящего времени. И тут рождается иное восприятие: всё имеет значение — каждый штрих, движение, звук.
В стихах Салимона много звуков: он выделяет их в общем жизненном потоке, ловит сигналы, трансформирует и создаёт цельные образы. Случайные детали, собранные вместе — «бой часов на Спасской башне», «рокот поездов», «звон трамваев» и «тревожные гудки» — рисуют пространство города. Привычный быт, преобразуясь через личные переживания, ассоциации и удивительную чуткость поэта, выходит на новый, метафизический уровень. Это простое и размеренное движение текста, без давления и вычурности поэтических приёмов.
Кажется, что Салимон прежде всего воспринимает мир на слух, а уже потом сверяется с тем, что успели запечатлеть глаза. Звучание становится важным и необходимым свойством всего живого. Но река, которой поэт уделяет особое внимание в начале стихотворения, пустынна и беззвучна, будто совсем исчезла. Какие призраки прошлого затеряны в её глухой, тёмной глубине? И были ли они — пароходы и моряки — если «
пароходного гудка я здесь не слышал с колыбели»? Река – умолкшая и призрачная, может указывать на внутреннюю инертность лирического героя или даже его бессилие.
«
А пароходов не слыхал\ гудков тревожных и протяжных…» – рождается тревога и нарастает напряжение. Кажется, что кому-то другому повезло соприкоснуться в своей жизни с чем-то значительным, а сам лирический герой будто зависает в настоящем моменте в одной точке – на конце плотно сжатого пружинного завитка. «
Я вижу только — тьму в окне. И слышу шум ноябрьской вьюги»: что скрывается в этой тьме и снежном хаосе? Внутренняя потерянность, невнятный голос современной эпохи или неумолимо нарастающее бедствие?
Стихи Салимона редко заканчиваются на последней строчке. Так и здесь: кажется, что «тёмная материя» за окном продолжает расширяться. Окно — как хрупкая грань между реальностью и сном, жизнью и смертью. Есть ли что-то после? Примечательно, что Салимон продолжает эту тему в других стихах:
…но мы во мраке различали свет белый, словно белым днём. Не нужно темноты бояться. И за чертой в кромешной тьме мелькнёт луч света, может статься, как мысль счастливая в уме. Свет в стихах Салимона
— чаще всего едва уловимый, скрытый, камерный. Как светящийся круг от настольной лампы, повернутой к темной стене. И всегда остаётся право выбора: наблюдать за пугающей темнотой со стороны, или вглядеться во тьму, чтобы однажды увидеть, как сквозь её глухую, плотную пелену пробивается пульсирующее свечение.
_________________
[1] https://nm1925.ru/articles/2023/02-2023/doversya-serdtsu/