Литературный журнал

Дети-шпионы появились как по часам против окон в двадцать минут седьмого — то есть перед закатом. Звёзд из окна Миртова пока было не разглядеть. Он знал: когда звёзды загорятся, соглядатаи скроются. Куда они уходят, Миртов разглядеть никогда не мог и особенно не пытался. Если вытянуть шею из окна, можно увидеть меж домов кусок Свободного проспекта, там вроде мелькали уходящие фигуры. Ну и что. Не хватало ему шпионить за неизвестными детьми. Достаточно, что они вроде как следят за ним.

Достаточно, что Миртов стал побаиваться собственного сына. Ему двенадцать. Он в соседней комнате. Звать Марк. Это ему, отцу, полагалось наблюдать за отпрыском, любимым и так далее, но сегодня Миртов чувствовал, что сдается. Сегодня в любом случае всё решится.

Парад планет, говорят они. Его сын и другие дети. Бог с ним. Сегодня после полуночи парад планет. Это планеты, конечно, а не Миртова сторожили соглядатаи, являвшиеся под окнами. Явление ровно перед закатом, в зависимости от времени месяца. Опционально — утром по дороге в школу.

Дважды за ночь у них было принято смотреть в окно, кто-то и в телескоп, а некоторые умудрялись убежать в полночь из родительского дома и маячить в охоте за небесными светилами в его, Миртова, дворе. В некоторых других дворах, делились в родительских чатах, тоже происходили подобные массовые беспорядки на пять минуток. Марк, готов был поручиться Миртов, всё же из квартиры не смывался, но несомненно прямо сейчас прилип к окну.

Стало темнее, до следующей итерации звездонаблюдения ещё несколько часов. В избытке чувств пришлось пройти по коридору. Из комнаты сына — слабый холодный свет. Миртов, почёсывая бороду, прошел мимо. Ещё одна засада: постучишь, навяжешься — будешь докучливым надзирателем, а станешь заниматься своими делами весь вечер — никудышный батя. Батя-одиночка.

Допив остывшую воды из чайника, налил заново и поставил кипятиться. Скоро ужин, вот и повод с Марком побеседовать.

И звезда с звездою, значит, беседует. Опять стал Миртов представлять, как бы с сыном поговорила Ольга. Поняла бы, разделила с ним звёздное небо? Да нет, это-то вряд ли. Где видано, чтобы пацаны в тринадцать делились сокровенным с мамой. Его бы, Миртова, она поняла, это да. А так — нелегко.

Астрономический культ распространился по школе, куда как раз перевелся учиться Марк, стремительно и беспричинно. То есть это родители с учителями причин не рассмотрели. Что говорить, раз они до сих пор понимали только некоторые приметы этого культа и не имели даже общих представлений о его смысле. Догадки, соответственно, высказывались самые панические.

Миртов вспомнил родительское собрание — из тех, на которые при Ольге ходил раза два. Теперь эти сборища из бессмысленной, но полагающейся по званию взрослого ритуальщины превратились в политические митинги, и мало кто этому удивлялся. Классный руководитель, молодой и мужик — редкое зрелище — пытался родителей в чём-то утихомирить:

— Школа не видит проблемы в том, что дети интересуются астрономией. В конце концов, это часть программы. Они же не гадают, не составляют гороскопы. Не ловят зеленых человечков. Ваша задача как родителей проследить, чтобы дети спали по ночам, тем более — не гуляли по улицам. Что нас здесь ещё может беспокоить?

Речи были правильные, однако накануне ученики школы, охваченные астрономической любовью, произвели единственный пока в своей карьере деструктивный демарш. Причем, казалось бы, с тягой к ночному небу никак не связанный и почти безобидный. Из домов, где жили дети, пропали лампочки. Где-то оставили из жалости одну, в туалете, например, где-то лишили света и лестничную площадку. Зачем — неизвестно. Куда делись лампочки — не сказали, ничего добиться невозможно.

Квартира Миртовых тоже осталась без энергосберегающих светил, но он отнесся к выходке сына равнодушно. Правда сказать, едва заметил — ходил в тумане своей печали, где все лампы казались бледными гнилушками. Остальной же народ кипел.

— Это вы думаете, астрономия, а кто это знает? — бушевал отец местных хулиганов и владелец автомойки Майский, тряся громадной воздетой вверх ладонью и животом. — Что угодно может быть, секта какая-то. Им кураторы дают задание искать Малую медведицу, а они машину подожгут.

Руководитель пожимал плечами: у вас ничего не подожгли, мол. Потом стали допытывать предательницу — единственную в классе девочку, немного просветившую родителей о деталях их с одноклассниками увлечения. Звали её Кристина. Взрослые и разобрались в троекратном наблюдении за небом, услышали про грядущий парад планет. Про лампочки Кристинка говорить отказывалась, хотя явно знала — не кто-то другой ведь выкрутил их в её квартире.

Миртов полагал, что тема растревожила фантомную боль родителей по последнему десятилетию прошлого века, в котором разбитая лампочка в подъезде навсегда обрекала на тьму.

— А если бы током ударило? — истерически всхлипывала чья-то бабушка.

Не пришли ни к чему. У кулера в школьном коридоре Миртов встал, потирая виски, к нему неслышно и элегантно, как обычно, подплыла в зелёной блескучей блузе Нелли Владимировна, Кристинина мать.

— Что думаете?

— Что?

— Да я вот, вам только признаюсь, думаю, дети правы. Знаете, кто-то сказал: когда Бог хочет, чтобы мы взглянули на звёзды, он кладет нас на лопатки. Нас с ног нужно сбить, чтобы мы вспомнили о высоком, а они, дети... Они и так знают. Вы же слышали про эру Водолея, про звёздный переход. Всё может поменяться.

А он беспокоился — вспоминал теперь Миртов — что Марк не сойдётся с ребятами в новой школе, что будут проблемы. Вон какой он молчаливый, тощий. Время ужина уже наступило, и худого молчащего сына Миртов разглядывал через стол. Руки как соломинки, ноги — подпорки для телескопа. Быстро доедает, в телефон за столом тупить запрещено, но глаза всё равно в тарелку. В себя смотрит, не на него. С ребятами проблем у Марка не случилось, а вот с отцом не налаживалось.

Так после того или аналогичного собрания Миртов встретил сына на улице — опять же, здесь, во дворе. Среди своих, конечно: встали кругом, запрокинули головы, вперились в небо. Миртов даже посмотрел наверх — вдруг там что-то действительно свершилось. И только потом опознал Марка. Впервые чёрт знает за сколько случайно встретил сына на улице, не дома, не в школе. Не он привел его куда-то, а мальчик сам чем-то занимался, ему, Миртову, неизвестным. Надо было идти мимо домой, но нет, позвал. Марк отряхнулся, как пёс, попрощался с друзьями не глядя, не глядя пошел впереди. Миртов решил сделать все ошибки подряд. Когда уже добрели до подъезда, спросил зачем-то про Кристину:

— В твоем классе? Как она тебе?

Марк посмотрел на отца как на идиота. И понял Миртов, что про бессонные астрономические бдения сын ему подавно не расскажет.

Сейчас, пока заканчивали ужинать, всё-таки начал спрашивать обречённо:

— Ну что, сегодня парад ваш?

— Угу.

— Ждёшь?

Пожал плечами.

— Опять спать не будешь?

— А что, нельзя?

— Не груби.

Ну вот.

— Расскажи хотя бы. Что у вас, флешмоб? Конец света?

Марк встал.

— Ты все равно не поймешь, и тебе не интересно.

Сказал не с вызовом, не с истерикой, а спокойно, как чужому. И правда ведь — наверное, Миртову неинтересно. Собрал посуду, пошел к себе. Созвездия, парсеки. Видимая вселенная. Приложение он поставил Марку на телефон: наводишь на небо, хотя бы и днем, а оно тебе показывает, что на этом участке происходит в космосе на самом деле. Марку понравилось, но не ах, не конец света. Видимо, тут что-то другое, не одна школьная астрономия этим детям была нужна — но что? Вот тут Ольга могла бы понять.

Он не будет допрашивать. Не будет, тем более, ходить дозором, открывать дверь и выглядывать, спит ли Марк сегодня ночью. Мало ли вообще почему может не спаться мальчику-подростку. Это уже неловко.

Миртов задремывал в кресле. Лениво прокручивал в цепенеющем мозгу, когда же он сам перестал наблюдать за звездами. Когда парады светил понеслись мимо него? Сириус — планета или нет? Он помнил, что Сириус раньше назывался Собачкой. Отсюда «собачьи дни» — каникулы. Кажется, весенние каникулы у Марка начинаются на днях.

Ольга пришла во сне. Они снова были на тринадцать лет моложе. Маленький сын в кроватке. Вдвоем, в другом городе, у окна.

— Вон упала звезда. Вон еще одна, — докладывала жена.

— Загадываем?

— А что ты загадал?

— Ну. Пусть Марк будет умным.

— Дурак! — отвернулась от окна и улыбнулась. — Пусть будет счастливым.

Миртова разбудил звонок, на часах стояла полночь. Звонила Нелли.

— Ты что, спишь?

— А? Ага, — пытался прийти в себя Миртов.

— Как ты можешь спать! С ума сошел. Кристина вообще будто не в себе. Ты выгляни на улицу, посмотри.

Он даже не дослушал. Подошел, спешно распахнул окно, и чокнутый мартовский ветер выхватил у него створку из рук. Парад светил был прямо во дворе. Там по центру старое дерево росло впритык с неизвестного предназначения высокой металлической конструкцией — то ли бывшей антенной, то ли мачтой для сушки белья. По дереву и мачте был пущен электрический провод, на нем нанизаны десятки лампочек. И все они горели неурочной гирляндой, спустившимся на землю созвездием.

Хлопнула створка в комнате Марка. Миртов помчался к сыну. Задержавшись на секунду постучать, открыл дверь. Комната сына была пуста.

Всё сразу, возможное и кошмарное, явилось ему в уме. Злой гипноз, похищающие детей марсиане. Недобрая апокалиптическая звезда явилась со злым сонмом ему под окна.

…К счастью, слишком долго холодеть от ужаса не пришлось — дверь ванной хлопает за спиной. Темный силуэт в прямоугольнике света. Он подходит ближе, и становится видно, что это действительно сын. И удивительно — он улыбается.

— С кем ты говорил? — первым спрашивает отца Марк.

— А? Ты чего бродишь, — сказал Миртов, осторожно приобнимая сына за плечи, — ты разве не должен там быть?

— Я проспал парад, если честно, — опять улыбается. — Но ничего, мы еще устроим.

Они подходят к окну вместе. Миртов боится спрашивать, что значит этот ритуал, да и не время еще, лишнее. Ему хватает: он чувствует ладонью тёплое плечо сына.

— Мне снилась мама, — говорит Марк.

За окном букет огоньков во дворе и соцветие огоньков в небе, и они странно не затмевают друг друга.