Невиннейшей обидой, не земной,
мой тайный друг, ты делишься со мной
так страстно, что душа на тонкой нити
полощется, как змей квадратный над
весёлой крышей дачи, мягкий ад
себе наметив там, вдали, в зените.
Я столько раз губами скрёб бетон,
что обрываю впрок желанный стон,
приглядываясь к должности аскета.
Всё больше боли при повторе, но
покадрово знакомое кино
стоит над ухом и бубнит про лето.
Так может, помнишь, в мульте заяц Бо:
когда кругом сплошное Бодайбо,
мы — клик — и пребываем в Коктебеле.
Смеёшься в трубке. Вот он — Эдгар По:
два призрака беседуют о по..
поэзии? Пока не огрубели
действительности тонкие черты,
пока улыбку выдыхают рты,
а не презренье, сдобренное грустью,
стони и ной о суетности, что ж
под ласку иглы подставляет ёж,
признав своё смешное нуипустье.
Мы снова о религии, об э...
эстетике? эротике? эгре...
игре, и грех... об этике, чего там.
Мы будем ржать эфирно, ну и ну.
Не дай-то Бог коснуться наяву
руками двум беспечным идиотам.
***
Когда нас призовут,
во время переклички
окажется, сквозь жизнь,
играя и резвясь,
тебя вела одна
и та же эклектичка,
с которой ни на миг
не прерывалась связь.
За сотнею ролей
внизу не различалось
знакомое сейчас
курносое лицо,
собравшее в себя
все символы печали,
все поводы всерьёз
держаться молодцом.
За столько долгих зим
болтаются, как феньки,
надежды и мечты
из разных парадигм,
но ты стоишь пред ней —
сияющий кофейник,
весь зеркало и весь —
что отразилось им.