Литературный журнал

— Последний на сегодня?
— Какой там на сегодня… Ишь, шугу как несет? Все, на берег завтра, до весны.
Плашкоут с металлическим лязганьем коснулся пристани. Харон привычно закинул трос на швартовочную штангу — с перестуком и скрежетом в темную ноябрьскую хлябь с баржи двинулись слегка помятая «Нива» и трехколесный «Урал» с коляской.
На слепом фонарном столбе, подсвеченном лишь прожектором с парома, трепетали на ветру полуоборванные июльские листовки с различимой еще надписью: «Поешь еды в последний раз», исчерканные местной шпаной.
— Хоть бы фонари зажгли. Третий год не включают…
— Долго еще не включат.
— Слышал, коммунальщики бастовать хотят?
— А чего им не бастовать? Все равно, считай, не топят, в валенках дома ходим.
— Галку Макарову застрелили.
— Какую Галку?
— Да на заправке работала. Вот на прошлой неделе и застрелили из обреза. Прям на заправке.
— Кто?
— Ищут пока.
— Крышевали, что ль?
— Кто их знает. Кассу пустую оставили.
— А про мост что слышно?
— Слухи ходят.
— Они уж который год ходят.
— Перед выборами обещали поставить.
— Перед выборами всегда обещают. В августе вон даже долги по зарплате за полгода выдали.
Харон смотрел на их удаляющиеся в темноту спины и думал, что завтра уже никуда не надо будет плыть, что они вытащат буксир на берег и он вновь переберет по винтикам старый, никуда не годный механизм. И что через две недели наступит зима — и отпуск. Тетка, как всегда, пришлет из Рязани моченых яблок — он будет топить печь, есть сочные, кисло-сладкие, слегка забродившие яблоки и смотреть телевизор. Он купил летом новый: цветной, импортный, на пульте управления, даже с дивана вставать не надо, чтобы каналы переключать.
— Эх, мост-эть поставят, чем Харон-то займется? Он ж без своей реки и жизни не видит.
— Блаженных Бог призреет.

* * *

После нового года слухи о том, что в поселок привезут мост, оживились. Говорили, что его перекупили по дешевке как списанный с какой-то заброшенной военной базы. До Харона что-то доходило — как назойливое жужжание комара летним вечером на переправе. Он жил в одном ему подвластном мире, подчиненном циклу навигационного сезона… По утрам бежал на крутой, поросший ивняком песчаный берег — сейчас засыпанный снегом. Там, внизу, несло шугу, которая сменялась первым ненадежным льдом — грязно-желтым, полупрозрачным. Лед темнел, обретал прочность, скрывался под снежным одеялом — и вот вскоре по нему шли на противоположный берег одинокие фигуры пешеходов, у самого берега вырубались проруби, и с деревянных помостов полоскали белье женщины, а вслед за тем приезжали первые машины и садились возле пробуренных лунок рыбаки.
К концу января Харон уже начинал мечтать, что скоро река выйдет, он достанет из сарая свой старенький мопед, подремонтирует его, паром снова спустят на воду — и так опять, до самой зимы…
Слухов о мосте становилось больше. Харон им и верил, и не верил одновременно. Если и вправду поставят мост? Но о мосте уже говорят давным-давно, а потому, верно, и не поставят. И все в его жизни будет по-прежнему: зима, печка, телевизор, яблоки… А потом снова весна — ледоход — река — осень — зима. И так всегда.
К февралю теткины яблоки закончились — и Харон все чаще стал наведываться по вечерам к своему школьному дружку Ваське. Васька имел выводок из пятерых детей, а его жена летом закатывала в банки «тещин язык». На их столе всегда была картошка в мундире, разливали технический спирт и резались в карты.

* * *

— Давай, поднимайся, чтоб тебя! Эх, здоровый какой! Сила-то немеряная… Отродясь не пил… Вставай, говорю, замерзнешь! А, бесполезно… Вань, ну-ка помоги. Тяжелый, сволочь… Хоть в подъезд заведем. А там скорую вызовем, пусть везут.
— Куда везут?
— Откапывать. Он уж месяц пьет не просыхая, до белочки, поди, допился. Эк его пробрало… Как повелся с этим Колобком, так и пошло… Куда?! Сидеть! Аня! На скорую позвони, пусть Харона забирают.
— Дядь Коль, а что его Хароном называют?
— Ааа… шут его знает. Вообще, его Харитоном кличут… Лет двадцать назад профессор тут заезжий был. Ходил повсюду с «Зенитом» своим, щелкал чей-то. Увидел его тогда на переправе и говорит: «Какой колоритный товарищ, однако! Истинный Харон!» Так и повелось: Харон-Харитон…
— Что за профессор?
— Не знаю. Психиатр, что ли. Одно лето был. За тетей Клавой, вон, ухаживал, только она к нему не больно-то была. Он Хароном тогда знатно заинтересовался. Все слова чудные какие-то говорил. Как же это называл он? Я запомнил даже… А, вот. Синдром саванта.
— Какого Саванта?
— Почем я знаю, какого? Объяснял только этот профессор, что из-за этого саванта он так в технике разбирается — не глядя что угодно починить может.
— А баба Шура говорила, это из-за того он слабоумный, что его щипцами вытаскивали, вот голову и помяли.
— Может и помяли, кто теперь разберет. Виталий вон, брат-то у него, умный. В Москве, в конструкторском бюро работает.
Николай развернул газету.
— Поди ж ты, везут мост-таки!


* * *

В марте, по крепкому еще настовому льду, провезли через реку первые понтоны. Харон видел, как в позднезимних сумерках сгружают их на берегу возле лесопильного завода — там, где раньше сплавляли лес. Что-то внутри него заполнилось влажным, холодным туманом — плотным, такой обычно стоит над рекой на рассвете в сентябре.
Когда стало совсем уже ничего не видать и берег опустел, он пошел по привычке к Ваське. Там, в плохо протопленной кухне, как обычно резались в подкидного и пили спирт в прикуску с остывшей картошкой и тещиным языком. Налили и Харону. Липкий клубящийся туман в голове немного отступил, а после и вовсе рассеялся в зыбком горячем мареве. Перед глазами качелью-вертушкой сменяли друг друга красно-черные непонятные рисунки, гогочущие рожи, неведомо откуда взявшийся летний берег и песчаная круча, а потом — давно не беленая печь и истершиеся крашеные половицы, какая-то лестница и швартовый канат, которым он все пытался причалить паром, но у него не получалось. На пароме отчего-то ехал президент и обещал, что девальвации не будет. А Харон все пытался закинуть канат, но у него никак не выходило…

* * *

— Ну что за дерьмо привезли! Ржавая гниль! Вызывай сварщиков завтра.
— А переправа как же?
— Как-как, плашкоут запустим на неделю, пока понтон заварят. Сей год вода высокая, пройдет.
— Так он это, того…
— Что того?
— Плашкоут того, не работает. Сломался.
— Он еще два месяца назад сломался.
— Так эта… Чинить некому… Харон-то в марте того…
— Я и без тебя знаю, что Харон в марте того, Андрюха с Ванькой что, вообще ничего не соображают?
— Не вышло у них…
— Да что у вас вообще может выйти? Вон, вспомогательный — и тот лучше разбирался. Он читать едва умел, а руки золотые были! Безо всяких инструкций, что угодно починить мог. А вы! Техникумы позаканчивали, а толку! Тьфу на вас!
— Переправа-то как теперь?
— Как-как?! Об косяк! Самосвалы заказывай, насыпь сделаем. Тут, у берега, неглубоко, завтра запустим к утру…