* * *
Мерцает матрица матраца –
так непорочно-непрочна,
что хочется до крови драться
за право сладостного сна.
Но как подорванное зданье,
запущенное с молотка,
стоит строение страданья
и простоит ещё века.
Проспать бы этот день весенний,
принявшись с чистой головой
за описанье опасений,
встающих предо мной впервой.
И новизна былых заветов
с примятостью иных примет –
незамутнённо-незаметно
сойдёт на радостное нет.
И россыпью предметов острых
себя для верности смутив,
курю, осуществляя воздух,
и закрываю нарратив.
* * *
Из зыбких рук моих,
из мягкого их мха –
уходит напрочь стих
и больше нет стиха.
Из пенья пены он –
дыханием творим,
взрастает, как пэон,
под зрением твоим.
И родинки тех букв,
и рифмы-родники
разгонят сердца стук
в тепле твоей руки.
Пока ты тесно спишь,
расплавлена весной,
как страж, мой стих, как стриж –
над этим мирным сном.
* * *
Спать лягу непривычно рано
и сну послушаю вдогон,
как мерно падает из крана
мой повседневный Посейдон.
А за окном дождливый причет
растрачивает небосвод,
ведя, как Данте – Беатриче,
сознание в туманный сквот.
Ведёт, но сей маршрут бесцелен,
увы, червив видений плод.
Снесённый дух рябит, как Целан,
и зарывает в реку плоть.
И под луною молодою,
не чувствуя прозрачных ног,
вода рифмуется с водою
как промежуточный итог.