Литературный журнал

Просто сделай, чего расклеилась? Врага надо знать в лицо, а не голову в песок. Выдохни и вперед!
Анчута открыла страницу жены любовника. Что ж, вот она, с улыбкой и именем, на фото с детьми. Льнущие друг к другу досадные обстоятельства. Это не я против тебя, это статистика, а статистика – это наука. Все семьи распадаются, кроме зацикленных огородом – но то не семья, а производственная единица. А вы нафталин развели: «двадцать лет в браке, тридцать лет вместе». С выпускного вечера, из песенки про школьную пору! Школьная пора, женское счастье. Любовь до гроба.
В любовь до гроба Анчута не верила даже в детстве. Мама у нее была тихая, а бабушка с тетей бойкие, в них взрослела Анчута, даже первое слово девочки было «бабука», а не «мама». Бабука рано с ней говорила обо всем: «Никому ничего не отольется, не бывает бумерангов, это люди придумали, чтоб не обидно было», – наставляла бабушка, которая мужа, Анчутиного деда, увела от шестерых детей, и это в деревне! Никого не побоялась. Были соседи, даже родня, кто с ней до самой смерти не здоровался, и на похороны не пошли.
Та семья жила тяжело, а Анчутина – с наваром: дед быстро в первые люди совхоза вышел, да в депутаты, развели хозяйство, торговали, всё получалось, даже после перестройки. Знали, что покинутая жена последнее носит «до бабки», из детских ртов забирает, чтобы сопернице заговор на смерть сделать. Но если кому с той порчи чего и прилетело, так только согласие бабушки сыновей забрать: одними девками плодная, она учитывала свой промах. Дед забрал их, да наигрался, так что мачеха двойнят держала сурово, они исчезли из поля зрения, едва окончив восьмилетку.
Тетя Анчуты наследовала матери: уводила женатых, «отборных», сама же их выгоняла, как перестанут устраивать; Анчута помнила трех мужей. Слезы по ним если где и лились, то тете не отливались: абсолютно все от неё трепетали, она была гинеколог, притом хороший. Тете нравилось, что Анчута больше в неё, чем в отца с матерью, и принимала участие, как она это называла, «правду рассказывала»:
– Люди мораль придумали не чтобы самим по ней жить, а чтобы другие по ней жили. На каждую девку где хорошего взять? Мужиков по статистике меньше, а уж нормальных… Мужа держать надо, глазами не хлопать. Что за женщина, когда она одна, для чего она вообще? А когда с мужем, так и сама себе интересней, одета как куколка, машина под пятой точкой, ну, что говорить! Только знай, что чем больше партнеров, тем выше риск рака шейки матки. Это наука. Мужики возбудителя переносят, сами не болеют. Так что по уму выбирай, нормального, чтоб надолго хватило, и не раскидывайся перед каждым.
Анчута слушалась, не раскидывалась. Тетка тиснула её на работу, куда с улицы не войдешь, но руководитель был должен услугу: врач выходила жену в тяжелой беременности. Москва отказалась, а тетка вуа-ля, и принимайте лапочку-дочку! Так что про начальника Анчута была заранее наслышана, тётка его хвалила, и не зря.
Шеф был еще молодой, бодрый, отглаженный, напомаженный и человек простой, но не как валенок, а иначе. Вот на день рождения всех сотрудников зазвал на обед, даже охрану и клининг. С каждым чокнулся, каждого благодарил. Закусок всяких поставил столько, что спорили, из какого ресторана, оказалось, жена. И торт три яруса, тоже жена. Потом с коллегами чашки мыли, слово за слово, Анчута и фыркнула, что быть с одной женщиной, от школы на всю жизнь - это уже инцест.
Шефу немедленно передали. Он заглянул к Анчуте вечером, отчего-то виновато улыбаясь. Анчуте было стыдно, но она решила не подавать виду.
– Мне тут… Может, люди не так поняли. Вы говорили, Анна, что мы с супругой как брат с сестрой или как сын с мамой?
– Сказала, что это инцест, да. Пошутила!
– Такая вы девушка приятная, а воспитаны дурно.
– Дурно воспитан тот, кто передает чужие разговоры! – отрезала Анчута и пошла в наступление. – Скажите, Артем Олегович, а вот просто интересно: неужели вы своей жене ни разу не изменяли?
Шеф засмеялся, не зная, что сказать. Забыл уже за годы руководства, как это, когда хамят, да к тому ж еще так прелестно.
– А что в этом особенного, Анна?
– Это же противоестественно!
– Отнюдь, именно это совершенно нормально.
– Может, секрет есть? Как так жить с мужем, чтобы налево не ходил?
– Я подумаю и по секрету вам скажу. Займусь вашим воспитанием, – погрозил он пальцем и подмигнул.
– Жду не дождусь!
Потянулись недели флирта. Анчута отыгрывала отлично, цепляла и отматывала, цепляла и отматывала, петельку перекинет, новый ряд. Двоюродных братьев просила её забирать, когда у шефа были поздние совещания в зале с панорамными окнами на стоянку. Кузен обязан был выйти, обнять ее, но не фамильярно, и посадить в машину. Один втянулся, привозил букеты. С братьями Анчута была вась-вась и прикрывала их перед женами, хоть и не одобряла:
– Рак матки домой носите. Козлики.
Курировала операцию тетка, грозила:
– Ну, если такого упустишь, будешь для меня ниже плинтуса, просто племянница по крови, а так чужой человек. Я для тебя много сделала не чтобы ты жила как чушка, то же самое, что в России сидеть, когда можешь «там» устроиться.
– Ага, задницы чужим детям подтирать! – огрызалась Анчута.
– Я сказала «устроиться», а не по программе для прислуги. Ладно. Значит, на работе сидишь, пока он сидит. Белье чтоб было парадное всегда, каблук. Не сутулься! Патлы наружу, и сделай что-то, чтобы блестели. Улыбайся и поддевай. Иногда, не часто, уточняй по работе, только не глупое, и голосом таким, как котенок мяукает.
– Вот так? Мау! Ма-а-ау!
– Смейся, смейся.
– Ну бред же, теть.
– Кошки мяукают, подражая голосу человеческих детей, ты это знала? Запомни – ты не такая, тебе от него ничего не надо! И не вздумай ему помадой пиджак мазать или в машине браслеты ронять. А то ходят ко мне: сперва браслеты, потом залетают, он же ее на аборт привозит, и аля-улю! Та жена и не таких видала, браслетом ее не возьмешь.
Тетя давала много противоречивых установок, но что-то Анчута использовала. Неизвестно, сработали фокусы или Артем пленился сам, но завертелось в командировке.
В городе, где проходил форум, куда выехала половиной коллектива их фирма, район пребывания на большую часть состоял из крупного монастыря (купель, скит, подземные лабиринты) и разбросанного погоста, уцелевшего отдельными гнездами, в том числе во внутреннем дворике гостиницы: три старинных надгробия (стела, цилиндр, крест) с лавками («Место для курения») и парой садовых гномов.
– Умора, смотрите, – сказала Анчута обходившему номера сотрудников Артему, показывая кистью, не пальцем, на фрагменты могил.
– Боитесь? Можно в другой номер.
– Нет, чего бояться? В старые времена люди ходили на кладбища, чтобы заниматься сексом. Буду ночью сидеть и представлять, как это было.
Артем Олегович решился. Подошел близко и коснулся носом волос Анчуты.
– Кого будешь представлять?
– Садовых гномов, Артем. Олегович.
– Можешь не «выкать», когда мы одни.
– Нет, я не буду тебе «выкать», когда мы на работе. А когда наедине – не буду «тыкать». Что скажете, Артем Олегович?
Анчута отворотилась от окна, прильнула к шефу и сжала рукой его scrotum.
– Так могут делать только двое – или жена, или гендир в Москве.
– Договорились, буду гендиром.
– Коллеги зайдут, не боишься? Все смотрят номера друг у друга.
– Пусть. Вот так еще сделаю.
И Анчута дернула рубашку, разгоняя магнитные кнопки, чтоб обнажился черный балконет на белом теле.
– Не люблю кружево, – сообщил Артем, делая, наконец, шаг назад.
– Учту, – застегнула рубашку Анчута.
День провели в работе, потом на экскурсии. В подземный храм, где с незапамятных дней и до сих пор живут в рубленых кельях монахи, Анчута не пошла, а Артем Олегович, вернувшись, сказал ей и как бы коллегам поблизости:
– Их старший отругал меня, что я без крестика. Как узнал? Я же в куртке! А он меня по лбу так щелк и говорит: «Почему креста нет?»
– Так надо купить! Где, как не здесь.
При помощи коллег и, конечно, Анчуты, шефу выбрали новый крестик с цепочкой. Той же ночью Анчута, без всяких уже намеков и двудонных бесед впустившая Артема, никак не могла сосредоточиться из-за крестика, который раздражающе бился о грудь и царапал Анчуте кожу.
– Возьми его в зубы! – приказала Анчута, Артем послушался, а после всего очень искренне сказал:
– Мне нравится, что ты немного не со мной, когда со мной.
«Никогда не угадаешь, чего вам надо», – подумала Анчута.
Вернувшись, стали встречаться у нее, на работе только здоровались. Анчута вникала, старалась. Поняла, что он не выносит пошлость, убрала чулки с поясами, прочий мещанский реквизит. Выбросила хлам; повесила занавески, даже ясным днем державшие интимный полумрак; набрала у тетки книг, чтобы стояли, и выпросила иконный оклад, простой, с корявым клеймом «В.С. Крестьянинов с с-ми фабрика в сл. Мстере Вл.губ». Никакой иной ценности, кроме фамильной, оклад не имел, хоть относился к XIX в., а история его была такова: мать Анчутиного деда перед смертью разделила свою единственную реликвию на две части. Икона первой невестке, оклад – бабуке. Анчута рассчитала, что Артем коллекционирует иконы, и это ему понравится.
Он и правда всякий раз снимал со стены оклад (Анчута соорудила чернобархатную подложку и повесила как картину) и не мог насмотреться.
– Какая вещь!
– Семейная реликвия…
– Надо подобрать икону под эти разрезы, какие, ну ты посмотри!
И Анчута тогда забирала у него оклад и садилась на колени, приложив свой висок к его, а он рассказывал про разрезы, про школы иконописи, мог часами говорить, сидя при этом голым. Анчута разрешала у себя то, что было невозможно дома, и дело двигалось в нужном русле. В самые откровенные моменты Артем до неловкости пристально рассматривал Анчуту, будто вот-вот скажет важное. Один раз он замер с её грудью в кулаке:
– Я знаю, чего не хватает этой красоте.
– Загара?
– Младенца. Желательно дочку, Анечку.
В другой раз, тоже остановившись, Артем спросил:
– Почему ты никогда не говоришь, что любишь меня? Я тебе много раз сказал.
Анчута знала ответ на этот вопрос:
– Я считаю, что слово «люблю» – только для родного мужа, и то не сразу.
Артем промолчал. Какое совпадение, любимая фраза его жены! Но не брякнешь же такое любовнице. А Анчуту информировала тетка. Наставляла, как всегда:
– Только не говори про развод. И не радуйся как собачка, а то привыкнет. Застрянешь в любовницах, это все, как замершая беременность. Уже не реанимировать.
Артем мог по два часа расчесывать Анчутину гриву, пока она выдавала, что прочитала и посмотрела и что об этом думает. Анчута изучала абсолютно все, что упоминал ее хорошо образованный любовник, и делала домашку на ура. Шести месяцев не прошло, как он, собираясь домой, сказал:
– Как бы я хотел с тобой не расставаться.
Тетка ликовала:
– Наконец, разродился! Завтра пишешь на увольнение, без отработки. Бери билет в Питер, поедешь к моей подружке. Посмотрим, что он сделает. Будет писать, звонить – никаких упреков, а как Белоснежка: он говорит, ты молчишь. А потом выдай, что так больше не можешь и никогда, конечно, его не разлюбишь, но он должен тебя отпустить. Ты имеешь право на счастье. Пусть оно и невозможно без него. И все в таком духе.
Анчута купила билет, отпросилась с работы, оставив заявление. Почту отдают к вечеру. Она выключила телефон. Выезд завтра. Это будут интересные сутки.
Самое время узнать все. Анчута впервые открыла соцсеть жены любовника. Следить за старой, с ранним климаксом, домохозяйкой неинтересно, но настал момент, когда образ надо вобрать в себя, как в деревне завистливые глаза вбирают чужие огороды, и там всё вянет и покрывается пятнами, даже укроп. Вобрать, забелить, скукожить. Вот настоящая наука, а вовсе не теткины кошки, мяукающие как младенцы.
Тем более, было что вбирать. Страница открыта, видосики, фоточки, блоггер, блин. Конечно, чем еще заниматься. Вот их дом. Домина с камином, с уникальной планировкой и с садом, малина, черешня, белый налив. Вот жена рассказывает, что белый налив вроде прижился, что его пришлось тайно выкапывать, фактически воровать в деревне неподалеку, потому что купить невозможно, хоть это и старинный русский сорт и самое любимое яблоко мужа. Анчута представила, как белый налив вырос до небес, как он усыпан яблоками, сочными, гулкими, действительно белыми – и усмехнулась, зная, что теперь он точно засохнет, он уже начал!
Артем любит этот дом. Но не будет же Анчута жить вместо прежней хозяйки в ее кухне, в ее спальне, на ее грядках! Она любит город, центр. Дом ей не нужен, но и их там не оставишь – а то назад потянет. Видео про детей, два пацана-подростка и выстраданная теткиными бессонными ночами девочка. Могли бы назвать в ее честь, но назвали как и жену. По детям у Анчуты плана не было. Своего родить, а эти как хотят. Кто будет гладиться, еще ладно. А кто не будет…Ох и жизнь у них, гулянья по лесу. Скукота! Могли бы в Черногории круглый год, а она их здесь держит, у пруда с комарами и тиной. Дочка везёт в коляске кота. Очень послушный кот, всегда ждет Артема, даже поздно ночью. Собаки не встречают, жена не выходит, потому что спит у дочери, а кот дожидается. Артём очень любит этого кота, черт бы его побрал. А собак две, с улицы, смесь бульдога с носорогом, ужас, а не собаки. Но Артем их тоже любит. Даже слишком.
О, вот тот самый юбилей жены, Анчута неделю с Артемом не виделась, он и на работу не ездил. Жена в белом, Боже, куда ей белое, ну почему человек не видит? Свои свисающие бока. Артем рассказывал, что сперва хотели гостей делить на три дня, а потом просто всех пригласили с четверга до понедельника. Друзей, родню, с детьми, с зверьми, даже вице-губернатор приехал, тоже с семейством. Спали на полу, в бане, кого соседи разобрали – как на свадьбе. Отгуляли весело, но оно и видно. Пляшут. В пруд прыгают, после бани. Холодно! Как вас там никого по скорой не увезли. Дети как безумные, орда детей. Такой праздник провести – зачем? Когда есть рестораны. Салют, ой, сколько радости, полные штаны. На всех накрыть, потом собрать. Увольте! Артем говорит, у него в цоколе морозилка, полуфабрикаты домашние, чтобы даже гендира, если внезапно явится, накормить. Всегда к ним заходит, когда бывает. Жена делает хлеб. У Анчуты даже шарлотка не поднимается, как ни делай – блин горелый. Просто не дано.
Вот мир, который ей предстоит разорить, чтоб и воспоминаний не осталось. С женой они в этом, как ни странно, союзницы. Когда жена узнает правду, сама страницу грохнет со всем своим счастьем, и себя под плинтус загонит, где ей и место. Так что жечь напалмом. А потом просто начать с красной строки. А это что? Тарелками хвалится, которые коллекционирует, на стенку вешает. Тарелочный иконостас.
«...вот, поближе сниму. Эта из новых, но уже моя любимая. Такая оригинальная, с четырех сторон домики, котики, смотрите, как нарисовано, времена года, и монастырь. Муж подарил, бесподобная, и главное, квадратная, такая оригинальная!»
Такая оригинальная и такая знакомая! Выбирала тарелку Анчута, по просьбе Артема. Знала бы жена, как они гуляли по городу, прячась в магазинах, целуясь в примерочных с этой тарелкой в Анчутиной сумке, а на другой день Анчута дала уговорить себя на катакомбы, они ходили с чужой туристической группой, постоянно отставая, рискуя заблудиться навеки в кромешной тьме, где так тепло и тихо, и липовый воздух. То, как целовались они там – может, было с Адамом и Евой. Посмотреть бы тебе, жена, что вытворял твой праведник, ты сама ему чемодан соберешь. И не обернешься.
Анчута свела взгляд на стену, сняла оклад и положила бархатом вниз. Начала одеваться, чтобы выйти на улицу, глянула за штору и зажмурилась, ослепленная. Весна наступала воинственно, ярко. Анчута села на подоконник, затянутая триумфом природы. Вся эта сила только затем, чтобы скоро растратиться, остановить рост и уступить место, превратившись в натюре-морт. Как на латыни "живая"?
Домина с камином и домик на море, какие-то квартиры, активы, планы стать депутатом, планы меценатские пополам с рыночными – у Артема теперь много планов, Артем выйдет на новый уровень, много энергии, другая жизнь. С Анчутой он молодеет, ему все говорят, и это не лесть.
Подоконник такой неудобный. Анчута переместилась назад, к компьютеру. А может свой дом построим, копию той гостиницы в дореволюционном здании? «Стены - аршин! – восхищался Артем. – Не подоконник, а комната!» Половину ночи они провели, постелив подушки на том подоконнике, и Анчута зачем-то смотрела на могильные камни, залитые лунным светом как в сказке, с поправкой на то, что сказочка 18+. Красная шапочка, серый волк. Не прочитала, кстати, что там было написано на камнях.
Анчута открыла фото из поездки. Все, как дураки, фоткались с этим некрополем, с садовыми гномами… Надписи засняла отдельно.
Стела. «Капитолина Логгиновна Фуфаевская, ур. Горемыкина, родилась 21 января 1842 года, в замужестве с 7 января 1870 года, умерла 11 марта 1870». Вот так, Капитолина. Вышла замуж и умерла, а кто-то двадцать лет живет, и хоть бы хны…Цилиндр, надпись по кругу. «От сего места прямо 4 аршина погребено тело рабы Божией Прасковьи, Михайловой дочери, супруги Санпетербургскаго цеховаго костянаго мастера Осифа Христофорова сына Гудин; в супружестве жила 43 года и 9 месяцов, оставила живых детей и внучат и правнучат 45 душ, а умерших тоже детей и внучат и правнучат 50 душ, жития ея было от роду 64 года, тезоименита была марта 19 день, преставися ноября 6 день 1777 году в Шлюшенбурх, погребена волею супруга, просьбу воплотившего ея подле матери упокоить». Внучат, правнучат, никаких гинекологов не надо было. Крест, одна надпись, без имени и дат. «Под крестом моя могила, на кресте моя любовь». Сентиментальные были люди, что ж. Кто сентиментальный, а кто живет в реальном мире, как Анчута и ее семья. Тоже будут ненавидеть Анчуту. Ненавидели бабушку, тетю, и ее станут.
Ничего, это жизнь. Если ненависть, пополам с завистью, это плата, то даже недорого, а взамен Артем ее муж, и она, одета как куколка, пятой точкой в красивой машине. Не будет ни о чем думать. Но думать надо, это же тоже жизнь – в мире целое море Анют, Нюрок и Аннушек. Чем жена столько лет его держит в стойле? Дети, домина, отглаженные рубашечки, пельмени на перепелином желтке. Развела наследие! Наследие и нафталин. И сад. Жена развела сад, Анчута разводит жену, а Артем – их обеих, и еще много кого. Развести… Может, он сам мечтает, чтобы кто-то сжег его мосты?
Насколько все проще, когда у жены происходит роман с фитнес-тренером (ей бы, вообще-то, надо – или фитнес, или роман, или есть поменьше). Еще проще, когда ударный рак, прорывается и окружает, и вот уже через каких-то полгода тебя примут с распростертыми и дети, и друзья, и собаки. После эко ударный рак сплошь и рядом, а у жены их было четыре. Тогда и карме бабуки конец: Анчута не кукушка с призором на гнезда, а луч надежды во тьме. Насколько проще, если б жена тю-тю. Вообще, у них брак странный. Он любит длинные волосы, а у жены под машинку стрижка. Со школы вместе, но никакого имущества на ней нет, Артем даже на сестру с семьей кое-что записал, но не на супругу. Говорит, что мечтает венчаться, всегда хотел, а жена совершенно против. Какой иконой венчают, интересно?
Анчута взяла свой оклад и впервые стала его рассматривать. Артем сто раз в руках вертел, но так и не сказал, какая это могла бы быть икона. «Надо подобрать, надо подобрать». Что подбирать, каких святых? Анчута всегда отвечала на его расспросы, что икону от оклада украли. Расскажи она всю подноготную, он бы понял, какая она, а может... Цитируя тетку, в той голове, какой мужики думают, мозгов нет. Как звали тех дядей-двойнят, которым бабука «дала всё»? Не Борис и Глеб, интересно?
Анчута уснула с окладом, от мыслей; ей снилось, как она колотит тарелки, крича кому-то, что это на счастье.
Вскочила глубокой ночью, одна. Включила телефон: смс, от него.
«Прости, у свекра инсульт. С обеда тут. Уйти не могу, он все-таки для меня много сделал. Состояние стабильное, даже покушал немного йогурта. Приду как смогу ночью, типа в офис. Не запирайся. Люблю тебя. Удали сообщения».
Вспоминая этот момент по пути в Питер, Анна так и не поняла, было ли это извинение за свекра, что у него инсульт, или информация, что он покушал немного йогурта, или указание удалить сообщения, хотя есть автостирание, но Анна нашлась быстро, ведь Артем мог явиться в любой момент. Бросив в пакет оклад и записку «Прощальный подарок. Меня оставь в покое», повесила его на ручку внутренней двери. Закрылась, включив себе музыку, и вспомнила, что одной из первых фраз, сказанных ей Артемом после зажатого в зубах крестика было: «Не ходи по улице в наушниках, ты выглядишь со стороны, как дурочка».
Наутро пакета не было. Трудовую и ключ от квартиры доставил курьер.