Литературный журнал

Дмитрий Лагутин – прозаик, член Союза писателей России. Победитель международного конкурса «Всемирный Пушкин» в номинации «проза» (2017 и 2018 гг.), лауреат национальной премии «Русские рифмы» и др. Рассказы опубликованы в журналах «Нижний Новгород», «Волга», «Нева», «Юность», «Урал», «Дальний Восток» и др. Живет в г. Брянске.

По дороге домой Котов заехал в магазин и долго прохаживался вдоль полок, выбирая пиво – читал этикетки, складывал градусы, смотрел сквозь бутылки на свет ламп. Закуску не выбирал – сгреб в корзину все сразу: чипсы, рыбу, сухари, какие-то новомодные таблетки из водорослей.
Вышел на крыльцо и погладил бороду, вздохнул довольно – предвкушая. А потом ехал домой, поигрывая дворниками – накрапывал мелкий, приятный даже как будто дождик – моргая поворотниками, благодушно пропуская торопыг, подпевая радио, представлял, как утонет в кресле, воткнув в подлокотник бокал, как вытянет сладко ноги в подаренных коллегами тапочках, как задернет – не полностью, оставив щель, в которую будет смотреть небо – шторы, подмигнет черному, точно ночь, экрану – огромному, в четверть стены – и экран озарится светом, поприветствует Котова причудливо нарисованной фильмотекой, и Котов кивнет, поведет пультом и выберет нужный фильм, а потом…
Поначалу, когда только стало ясно, что стирание воспоминаний о просмотренных фильмах – а также прочитанных книгах и прослушанной музыке – суть процедура не только недорогая, но и действительно, с гарантией, безопасная, Котов как с горы полетел: стал стирать и стирать, стирать и стирать, даже абонемент купил, чтобы выходило экономнее. Первым делом стер всего Тарковского, пересмотрел, снова стер, снова пересмотрел, потом взялся за Данелию, раннего Михалкова, стер даже и пересмотрел, хохоча до слез, программные комедии Гайдая, переключился на Клинта Иствуда, забыл и посмотрел заново «Побег из Шоушенка», «Зеленую милю», «Форреста Гампа», «Назад в будущее», первую трилогию «Звездных войн», «Леона» и «Достучаться до небес», «Храброе сердце» и «Однажды в Америке»… В общем, Котов, что называется, дорвался – радовался как ребенок и втайне считал, что новая технология, обнаруженная, в общем-то совершенно случайно, побочно даже, можно сказать, создана специально для него.
Воспоминания о прочитанных книгах и прослушанной музыке Котов стирать отказывался принципиально, считая подобное чем-то близким к кощунству.
Но время шло, и Котов «успокоился» – прочувствовал даже прелесть сознательного пересматривания того, что и так выучил до пауз в диалогах – и стал стирать фильмы из памяти редко, в особых случаях, а когда стирал, то носил сертификат в нагрудном кармане, и, работая допоздна, обложенный отчетами и калькуляторами, раздавая указания подчиненным и разговаривая одновременно по трем телефонам, считал дни до субботы, предвкушая еще один прекрасный вечер и пытаясь угадать впечатления, которые он забыл, чтобы получить вновь. В субботу он старался уйти из офиса пораньше и подготовиться – закупиться всем необходимым, настроить освещение в квартире и перед просмотром пройтись по парку перед домом, оттягивая удовольствие и насыщая легкие кислородом, чтобы информация воспринималась лучше.
На этот раз в оттягивании удовольствия необходимости не было – на Котова и его отдел свалилось страшное количество задач, и три недели все только что не ночевали на работе – Котов и впрямь оставался два или три раза, спал, съежившись, на крошечном диванчике в архиве, под скрип стеллажей и пиканье бесперебойников – компьютеры не выключались, помимо штатных сотрудников не протолкнуться было от привлеченных со стороны, и временами казалось, что отдел ждет не то провал, не то массовые увольнения. Но нет, обошлось – и Котов справился на ура, хотя и переругался с половиной личного состава и с несколькими инвесторами – и теперь всем полагались нормальные человеческие выходные, даже телефон можно было выключить – да хоть бы даже вообще разломать.
И все эти три недели Котов каким-то краешком ума, свободным от документов, актов сверок и проектов освоения инвестиционных средств, думал о том, что впервые за несколько месяцев стер из памяти фильм, причем стер по улучшенному тарифу, начисто и наглухо, с блокировкой даже ассоциативного ряда – к которой прибегал за все время пользования только трижды, ради самых любимых, уже по десятку раз стертых картин, которые обычная процедура уже не брала. Все три недели Котов щупал сквозь пиджак сертификат, рассматривал в фильмотеке истыканный упоминаниями премий и киноакадемий постер, отворачивался от всплывающих настырно рецензий, даже на превью смотреть отказывался и мысленно уже тонул в любимом кресле напротив любимого экрана.
На парковке перед домом пыхтел выхлопными газами небольшой затор – кто-то кого-то притер, сдавая назад – и чтобы найти место, Котову пришлось объезжать двор, делая огромный крюк, втискиваться по датчикам между стоящим наискосок микроавтобусом и клумбой, складывать зеркала и вылезать, прихватив край двери ладонью – чтобы если уж ткнет в соседа, то костяшками пальцев, а не металлом – но ни это, ни усилившийся дождь, под которым нужно было идти до подъезда вокруг дома, не могло испортить Котову настроение. Он шел, жмурясь дождю, и напевал одну из услышанных только что мелодий – и даже весело, по-детски совсем болтал пакетом из стороны в сторону, ощущая его приятную тяжесть.
Напевал Котов и опустошая почтовый ящик – квитанция, рекламные буклеты, дайджест готовых интерьеров – напевал и в лифте, поглядывая на свое отражение, слушая, как гудят, поднимая кабину на страшную высоту, механизмы, напевал, возясь с ключами перед дверью.
Попав в квартиру, Котов напевать перестал и глубоко, полной грудью, вдохнул теплый, не растерявший за день запаха кофе, воздух. Прислушался к тишине, разулся, оставил пакет с пивом на банкетке – и шагнул в ванную, а в ванной, умываясь, разглядывая в зеркало бороду – густая, но аккуратная, «солидная», такую носили до революции – снова стал напевать. Напевая, Котов переоделся, напевая, загрузил и запустил стиральную машину, напевая, разогрел и смел с тарелки ужин, вымыл посуду, сполоснул и вытер полотенцем пивной бокал, привезенный прошлым летом из Праги. Потом зашел в комнату, расставил рядом с креслом бутылки, разорвал и опрокинул в плошку первую пачку чипсов – и уже был готов наполнять бокал – чуть наклонив, чтобы пиво не пенилось – как вдруг услышал недовольное пиканье стиральной машины.
С улыбкой покачивая головой – «дождь не смог, затор не смог, и стиралка не сможет» – Котов вернулся в ванную и присел на корточки перед крошечным экранчиком с номером ошибки.
«Ерунда», – подумал Котов добродушно.
Он выключил стиральную машину, выдернул даже вилку из розетки, подождал немного, включил, запустил и сидел на корточках, пока экранчик снова не заявил об ошибке.
«Пустяки, – подумал Котов. – Говорить не о чем».
Он отменил прерванную стирку, вымыл руки и пошел смотреть фильм. Единственным, что он умел делать со стиральной машиной – кроме использования ее по назначению – была прочистка фильтра, и прочистка могла проблему решить, но – подождет, подождет, не возиться же, когда и чипсы уже высыпаны, и пиво так и просится вон из бутылок.
Котов, напевая, зажег торшер, позаботился о бокале и уселся в кресло. Поерзал, устраиваясь поудобнее, понюхал пиво и не удержался – отхлебнул, оставив на усах хлопья пены. Причмокнул, снова поерзал – и только потом взмахнул пультом, точно дирижер смычком.
Экран приветливо заморгал и обрушил на Котова водопад из постеров и списков. Котов в два счета нашел нужный фильм, отхлебнул еще пива, поболтал плошкой, выбирая чипсы покрупнее, взмахнул пультом еще раз – и водопад из постеров погас, уступив место темноте. Спустя несколько секунд из темноты потянулись беззвучно открывающие титры.
Котов бросил короткий взгляд на щель между шторами – за окном стремительно темнело – похрустел чипсами, в несколько глотков расправился с половиной бокала, шумно и с удовольствием выдохнул и приготовился смотреть.
Спустя полчаса и еще один бокал Котов понял, что просмотр на две трети состоит из поисков оправдания для происходящего на экране.
«Эксперимент», – думал Котов и вспоминал, что к эксперименту не применимы обычные критерии оценки, что вынести нечто полезное можно почти из чего угодно.
Это его успокаивало.
Спустя еще полчаса – и еще полбокала – Котов нашел в себе смелость признать, что фильм ему откровенно не нравится и что киноакадемии киноакадемиями и премии премиями, а он, Котов, взрослый мужик, и положиться может только на свое мнение, на которое, кстати сказать, и полагается – а то бы, наверное, и выключил уже.
Спустя еще сорок минут Котов ощущал нечто похожее на ненависть – и к фильму, и к съемочной команде, и к режиссеру со сценаристом, и даже в какой-то степени к актерам. Чтобы заглушить неприятное и неожиданное чувство, он налег на пиво – но от возмущения даже будто бы перестал пьянеть.
Новомодные таблетки из водорослей оказались совсем несъедобными.
Еще через полчаса – фильм, если верить справочной информации, шел чуть более двухсот минут – Котов погрузился в тягучую и беспросветную тоску, в которой испарялось и прекрасное на вкус пиво, и удовлетворение от завершенной спустя три недели работы. Тоска придавила его к креслу, а само кресло сделала неудобным. Даже собственная борода – борода, которой он так гордился! – теперь казалась Котову не такой приятной на ощупь, как раньше – колючей и жесткой.
«Утром же сбрею», – пригрозил бороде Котов и сам ужаснулся своей мысли.
Звездочкой сияла сквозь тоску надежда на то, что финал фильма перевернет все так ловко и умело – вывернет наизнанку, поставит с ног на голову – что Котов еще до сбривания бороды, с зарей, побежит снова стирать фильм из памяти, чтобы спустя неделю пересмотреть еще раз.
Но чуда не произошло – спустя вечность фильм оборвался на полуслове, по темному экрану поползли червяками титры, а Котов остался сидеть в кресле и полном недоумении.
Едва титры уступили место постерам и спискам, недоумение сменилось раздражением. Котов влез в «просмотренное» и поставил фильму единицу.
Если бы «просмотренное» можно было помыть с мылом, Котов бы так и поступил. Выходило, что только фильм как будто вобрал в себя все, что он, Котов, терпеть не мог в кинематографе.
Он выбрался из кресла, прошелся от стены к стене, в раздражении погасил экран.
«И что я должен вынести из этого...» – мысленно спрашивал Котов себя-самого-три-недели-назад и подбирал пяток-другой изощренных ругательств.
Котова передернуло, и он подумал, что вспомнишь поневоле психологов, которые советуют ради избавления от негативных эмоций лезть под прохладный душ. В раздражении Котов раздвинул шторы – темно совсем, стекла в мелких каплях – прошелся по комнате еще раз, обнаружил одну из бутылок недопитой и осушил прямо так, из горла, едва не поперхнувшись и пролив немного на бороду и на футболку с логотипом «Охотников за привидениями».
Ворча и порыкивая, Котов стянул футболку, повесил аккуратно на спинку кресла и пошел в ванную, а в ванной долго стоял в душевой кабине, чувствуя, как теплая – на прохладную он не решился – вода смывает с него последние крохи опьянения и ощущение сытости после ужина, а возмущение фильмом никуда не девается.
После душа Котов в халате расхаживал по квартире, уткнувшись носом в телефон, и читал одну рецензию за другой. Равнодушных фильм не оставил – одна половина рецензентов плевалась и осыпала авторов ругательствами, похожими на те, что использовал Котов, вторая пела авторам гимны и предлагала какие угодно деньги за продолжение.
Котов, цепляя мизинцами дверные косяки, зажигая и гася конфорку под чайником, с легкой руки записал в дураки вторых и ощутил родственные связи с первыми, поругал по случаю артхаус как явление, под своды которого спешат, роняя тапки, такие вот «творцы», зашел на страничку режиссера и натыкал единиц подо все его фильмы, которых оказалось не так уж мало. Потом Котов закипятил-таки воду, заварил и выпил чаю, листая обзоры на фильм – обзоры попадались сплошь комплиментарные и были щедро нашпигованы кадрами из фильма, от которых Котова начинало мелко потряхивать.
«Тормози, братан, – сказал сам себе Котов. – Нервные клетки не восстанавливаются».
Он выдохнул, пошел в комнату и собрал вокруг кресла упаковки – чипсы, сухари, таблетки из водорослей – и бутылки, затолкал в мусорный пакет. Вымыл плошку и бокал, оставил сушиться на полотенце. Залил остатки заварки остывшей водой, выпил, сморщившись, ушел в ванную и долго чистил зубы, разглядывая свое отражение в зеркале.
«Не сбрею, – успокаивал он бороду, признавая, что погорячился, – не сбрею, конечно».
Закончив с зубами, Котов наудачу запустил стиральную машину – «попытка не пытка» – подождал, пока вернется на экранчик номер ошибки, дернул вилку из розетки и пошел спать.
И долго не мог уснуть – ворочался с боку на бок, крутил подушку, слушал, как ругаются за стеной соседи – молодожены, года еще вместе не живут – и думал о фильме, который отказывался выходить из головы.
«Но что-то же я в нем нашел, – недоумевал Котов и принимался мысленно мотать фильм туда-сюда в поисках того, что могло зацепить его три недели назад. – Или настроение какое-то особенное было…»
Котов вспоминал, как в то время жил в ожидании проекта, который вот-вот свалится на отдел, как просчитывал объем работ и договаривался с руководством о повышенной оплате для сотрудников.
– Хватит ждать, что я буду кем-то другим! – различал Котов приглушенный мужской голос из-за стены. – Я такой, какой есть! Вот!
– Ну ты-то от меня ждешь! – отвечал мужскому голосу женский, значительно более звонкий.
«Перенервничал, может, из-за проекта, – думал Котов. – Издергался, вот и… зашло, отвлекло».
При мысли о том, что три недели назад он мог занимать место в хоре поющих гимны рецензентов, Котову становилось тошно от себя самого. Он – уже помимо воли – принимался вспоминать фильм, и подступающий сон сметало волной гнева.
Соседи ругались, но тише.
В плотной, непроницаемой тьме комнаты – тяжелые шторы сдвинуты, дверь закрыта – мерцал неярко циферблат часов и, точно искорка в воздухе висит, горел красным огонек индикатора – означающий, что присоединенная к экрану приставка выключена.
В коридоре, за дверью комнаты, светилась ровно кнопка запуска робота-пылесоса, и, если бы Котов приподнялся в кровати, он бы увидел, как свет ее бледной полоской вытягивается на ламинате под дверью. Но Котов не приподнимался – он лежал на спине, глядя в бездонную тьму потолка, нервно покусывал край усов и думал про фильм, лишивший его сна.
«Если у этих… – Котов думал про создателей фильма, стараясь держать себя в руках, – была цель произвести впечатление, то они ее достигли».
– А ты вот слушала бы маму! – звучал глухо мужской голос. – Мама тебе добра желает!
Ругаясь, соседи, видимо, перемещались по своей квартире – и теперь снова были совсем рядом с комнатой Котова.
«Нет, – подводил итог Котов, – хуже фильма я не смотрел».
И он думал, что встреть он режиссера – так ведь не сдержится и двинет тому, как следует.
Котов в полной темноте поочередно накрывал кулаки ладонями и хрустел суставами, представляя, как он встречает режиссера.
Режиссер в мыслях Котова встречался ему в коридоре одного из управлений – стиснутый, бежать некуда, с обеих сторон бесцветными, в информационных стендах, стенами.
Спустя вечность и бесчисленное количество попыток уснуть – Котов трижды досчитал до трехсот, но только еще больше разозлился – спустя дюжину приближений и отдалений соседских голосов, Котов, вне себя от негодования, вылез из кровати, зажег наощупь торшер – чуть не ослеп – протопал в ванную, зажег свет там – снова чуть не ослеп – и склонился над стиральной машиной, думая, с чего бы начать.
Последний раз фильтр он чистил лет пять назад – и потом просто считал, что умеет, что доведись – и с закрытыми глазами повторит, а вот нет же: дошло до дела, и оказалось, что почти все забылось, что он даже не знает наверняка, как до этого фильтра добраться, не разломав заслонку.
Котов сходил в комнату за телефоном, нашел и запустил видео, на котором кто-то на камеру чистил такой же, как у него, фильтр, устроил телефон так, чтобы удобно было и ковыряться, и смотреть.
– Подкладываем полотенце, потому что вода… Воды будет немного, но она все же будет, – сообщил, оставаясь за кадром, умелец на видео.
Умелец ловко подоткнул под угол своей стиральной машины полотенце с цветочками, Котов дотянулся до своего – белоснежного – и последовал примеру.
– Снимаем заcлонку и аккуратно выкручиваем фильтр…
Котов ногтем подцепил блестящий прямоугольник заслонки, стянул ее с петель и принялся крутить фильтр за ручку.
Из-за резьбы тут же хлынула вода.
– Да какого… – выругался Котов и стал собирать полотенце гармошкой, чтобы оно впитывало лучше.
Вода лилась и лилась – у умельца на видео ее было совсем немного.
– Умелец, блин… – шипел Котов, сгребая разбегающуюся по полу лужу.
– Достаем фильтр и аккуратно прочищаем от… Что у нас тут?..
Наконец, вода перестала литься, Котов отжал полотенце в душевую кабину, затер, скрипя мокрыми коленками по плитке, вытекающие из-под дна стиральной машины остатки, пальцами подоткнул полотенце поплотнее на случай непредвиденных разливов и вытянул из прорезиненного паза фильтр, наглухо забитый мерзкой серо-синей грязью, по консистенции напоминающей желе.
В ванной завоняло, Котов сморщился и зашипел.
– Развел, блин, экосистему…
Он, держа фильтр на вытянутой руке, нашел в ящике под раковиной перчатки, надел кое-как, вздохнул и взялся за дело – и какое-то время, морщась, чистил фильтр, вытряхивая грязь в целлофановую упаковку из-под перчаток.
Чистил – а сам думал про фильм.
«Вот же…» – думал он и ругал фильм последними словами.
Когда фильтр был совсем почти чист, и его можно было уже сполоснуть под струей воды, Котов подумал, что лучшим решением будет проснуться пораньше, позавтракать хорошенько, а потом поехать да и стереть этот фильм из памяти, наглухо, так чтобы…
Как только Котов подумал об этом, он расхохотался – и даже чуть фильтр не выронил от неожиданности.
– Стереть! – воскликнул он счастливо, заглядывая в зеркало. – Вот оно что!
И он торжественно вскидывал палец вверх – вот оно что!
На душе у Котова полегчало – и возвращая фильтр на место, он все смеялся и смеялся, почти до слез.
– Стереть, – повторял он довольно, салютуя себе тогдашнему и радуясь вернувшемуся доверию к себе. – Стереть к едрене фене!
Довольный и веселый он закрутил фильтр покрепче, воткнул в петли и закрыл заслонку, стащил перчатки и затолкал их в целлофан вслед за грязью.
И пока он запускал стирку, пока затягивал потуже мусорный пакет, чтобы не пропускало запах, пока шарил по полкам холодильника в поисках плавленого сыра, пока мазал им хлеб и уминал, сидя за столом – все это время он то улыбался сам себе, то качал головой хитро, даже пальцем грозил, то начинал посмеиваться и затем переходил почти на хохот.
Он вспоминал, что тогда, три недели назад, начинал процедуру один менеджер, а заканчивал другой – и первый, видимо, был предупрежден о цели стирания, а вот второй… Кто их разберет?
Перекусив, Котов вернулся в комнату и пощелкал кнопкой торшера, поподбрасывал на ладони пульт. Спать не хотелось, а хотелось… А вот хотя бы выйти на балкон и подышать воздухом.
Котов сдвинул штору, дернул на себя тугую балконную дверь и шагнул, шаркая тапками, запахиваясь поплотнее в халат, за порог и тут же почувствовал себя прекрасно, свежо и бодро и подумал, что сразу нужно было идти сюда, а фильтр мог и до утра подождать...
– Здрасьте, – коротко поздоровался со своего балкона сосед.
Сосед, в спортивных штанах и футболке, курил, отделенный от Котова невысоким кирпичным бортиком.
– Вечер добрый, – довольно протянул Котов.
Сосед неопределенно качнул головой, затянулся, выпустил в холодный ночной воздух облачко дыма.
– Все ругаетесь? – спросил Котов добродушно.
Сосед вздохнул, развел руками.
– Да вот помирились вроде… А так-то да, ругаемся...
– Дело молодое, – парировал Котов.
Сосед пожал плечами, какое-то время стояли молча. Сосед курил и стряхивал пепел в стеклянную пепельницу, которую держал на ладони.
– Вроде стараемся проговаривать проблемы, как психологи учат, – произнес он вдруг. – А получается только хуже. Начинаем мирно, претензия на претензию, а потом ка-ак понесется…
Он махнул рукой с сигаретой.
– А вы ругайтесь по переписке, – предложил Котов искренне. – Упреки, выяснение отношений – только в письменном виде, даже если в одной комнате сидите. Может, сработает?
Сосед пожевал сигарету задумчиво.
– Можно попробовать, да.
– С кем ты там разговариваешь?
Скрипнула, открываясь, дверь, и на соседский балкон выглянула девушка в ночной рубашке.
– Ой, извините, – увидела Котова и тут же юркнула обратно.
– Попробуйте, – посоветовал Котов соседу. – Вдруг поможет?
Котову не помогло – а соседу, вдруг, да и поможет?
Сосед посмотрел благодарно, растер окурок по пепельнице, протянул Котову руку для рукопожатия – через бортик – Котов пожал.
– Спокойной ночи, – кивнул сосед и скрылся за дверью, щелкнул замком.
– Спокойной ночи, – благодушно протянул Котов и навалился на перильце локтями.
Перед ним, насколько хватало глаз, расстилалось, сливалось чем дальше, тем плотнее в сплошную густо-серебристую пучину, море из крон. Парк начинался сразу за домом, нырял в овраг, а потом врастал в настоящий лес и уплывал в дымке к горизонту. Вдалеке – Котов прикидывал расстояние, и получалось, что километрах в пятидесяти, не меньше – высоко над кронами вставали, вытягивались к небу две исполинские вышки, тонкие, напоминающие вязальные спицы, если бы вязальные спицы могли быть такого размера и соединялись друг с другом едва заметными, похожими на паутинку проводами.
Над кронами, над башнями и над Котовым чернело прозрачное ночное небо, и на нем не было ни облачка: светились точно омытые недавним дождем звезды, среди звезд маячил тонкий месяц. Месяц острыми концами смотрел как-то по диагонали вверх, и оттого казалось, что он шел-шел по небу да поскользнулся и упал на спину. От него разливался на кроны, серебрил спицы-вышки, резал углы дома густыми тенями ровный уверенный свет.
Котов стоял и смотрел вдаль, и чувствовал, что ему и холодно, и хорошо, и чем холоднее, кстати – в рамках разумного, конечно же – тем лучше.
Он даже не выдержал и выдохнул, в голос, так, что, может, и соседи могли бы услышать:
– Хор-рошо!