Не думаю, что сто лет назад Юрий Тынянов, употребив по отношению к Александру Блоку понятие «лирический герой», понимал, что обогащает литературоведение ключевым, сущностным, системообразующим понятием, без которого разговор о поэзии сегодня, если не невозможен, то, по меньшей мере, трудноосуществим. Тем не менее своим блестящим филологическим чутьëм Тынянов угадал и воплотил в этом понятии что-то очень важное, а именно – органику соотношения поэта и его речевого субъекта (то есть поэта, заявляющего себя в стихотворении) как точку притяжения энергетики лирического текста, формирующейся на перекрестье индивидуальных, интимно-личностных переживаний и универсальных, общечеловеческих.
Лиргер (так его привык именовать для краткости) оказался поэтому очень удобным и продуктивным способом «захода» в стихотворение, постижения его основной интенции и интонации, выяснения и осмысления того, что, по слову Мандельштама, «там царапалось, боролось». Причëм говорить о лирическом герое стало возможно и применительно к поэзии 19-го века. Грубо говоря, Пушкин вот не знал, что у него был лирический герой, а он был. В этом смысле лирический герой – константа лирики и в этом качестве реализует себя и сегодня.
Думается, что по существу бытование лирического героя за прошедший с открытия Тынянова век не особо изменилось. Мы по-прежнему определяем его как слепок самого поэта, его художественную проекцию в поэтический текст и, в зависимости от близости к автору и степени выявленности в тексте, мы говорим о различных формах его проявления: лирический субъект, лирический персонаж, лирическое я, герой ролевой лирики и т.д. То есть сегодня лиргер существует и определяется ровно в том же контексте, в котором и говорил о нём Тынянов: «Лирический герой Блока – сам Блок»
Лиргер – своеобразный двойник поэта, эстетически усовершенствованная его "версия". Причины, по которым он может появиться (а именно – как живой, психосоматически конкретный «инструмент» поэтического познания тех сфер бытия, до которых не может, но хотел бы «дотянуться» сам поэт, материализованное желание полноценной духовной самореализации) прекрасно сформулировал, например, Борис Рыжий – «поэту не в кайф без героя»:
Мой герой ускользает во тьму.
Вслед за ним устремляются трое.
Я придумал его, потому
что поэту не в кайф без героя.
Я его сочинил от уста-
лости, что ли, еще от желанья
быть услышанным, что ли, чита-
телю в кайф, грехам в оправданье.
Он бездельничал, «Русскую» пил,
он шмонался по паркам туманным.
Я за чтением зренье садил
да коверкал язык иностранным.
И не просто «не в кайф», но решительно невозможно поэту без лиргера. Посему все предпринимаемые ныне попытки его «отменить», заместить его языком, отдают комичной беспомощностью (ещё большей, чем постмодернистское стремление «устранить» автора, превратив его в «скриптора», в фиксирующий механизм, потому что лирика, по природе своей, сопротивляется любой механизированности), ибо даже видимое отсутствие автора в тексте есть форма его присутствия.