Литературный журнал

***
Автобусы
на маленькой пёстрой планете
были жёлто-белые
и оранжево-белые.
В них были гладкие полукруглые потолки,
ребристые грязно-белые поручни,
двери гармошкой.

Когда подвывал мотор
и крутились колёса,
планета крутилась в обратную сторону,
деревья бежали назад.

Кто-то сказал, что там, за деревьями, –
Африка,
с обезьянами,
кашалотами,
попугаями какаду.

«Давай поедем в Африку!» –
я тыкал пальцем в стекло.
«Успеешь», – говорила мама,
держа надо мной пакеты
с гречкой и молоком:
«Вся жизнь впереди!»

Деревья бежали назад.


***
Сникерс за холодным стеклом ларька,
шаттл на мерцающем телеэкране,
голуби на застывшем подъёмном кране.
Издалека,

из самого раннего времени,
появляясь и исчезая,
вдоль тополиного ряда…
Переступает
через древесные корни,
через жёлтую грязь,
заправляет локон под шапку,
улыбаясь или смеясь.

Облачность.
Над пятиэтажками небо древнее, как страна.
Это мой холод в спину,
это моя тишина.
Спрятать за пазухой, отогреть
и потом
пронести на слабо
между левым и правым ребром,
между Харибдой и Сциллой…

Помню вот только:
жила за капустным полем,
носила
очень цветастое,
очень девочковое пальто.


***
Или май, или начало июня.
Пекло асфальта. Тюльпаны на крепких стеблях.
Крашеный белый поребрик.
Три пополудни
или четыре.
Учишься жить
в прекрасном и яростном мире.

Встаёшь с корточек,
вытягиваешься на цыпочках,
чтоб увидеть божью коровку
в пыльной листве.
Продолговатый шарик
на едва заметной ниточке
рвётся и рвётся вверх.

Божья коровка,
делая молниеносное сальто,
исчезает в плескании солнечной желтизны.
Ухватив горячую руку,
идёшь по асфальту,
хоть шаги пока неверны.

А качели такие певучие,
а тюльпаны такие живучие –
снова пустили корни
сквозь полдень и светотени,
сквозь морок дневного сна,
сквозь гладкую плоскость открытки
(надпись на обороте: «Гознак»).