3
Антон АзаренковНЕБЕСНЫЕ ЛАСТОЧКИО.М.Здесь был дом.
Ты проводишь меня на ощупь
по невидимым комнатам, расчерченным на песке.
Вот хороший ориентир –
два старинных древесных стража
по бокам от «Крыльца».
Ты проводишь меня по памяти.
Это «Кухня»
(и слышно, как
наливают стакан шипучий… и гул конфорок).
Вот «Прихожая», «Детская», «Папа».
Осторожно обходим «Папу».
Здесь, кажется, «Телевизор»…
Это в тесном кольце новостроек высокий забор
пансиона «Небесные ласточки».
Он стоит над тобой, как погода,
как радужный дождь,
прозрачный и неохватный.
И у этой черты — знаки ёлочек, грустных кавычек
придомового «Сада».
Промелькнёт вслепую маленькая пичуга.
Вот качели,
красивый ребёнок
(это девочка),
босоногое па в опрокинутость мокрого неба…
Карауля на взлёте,
каждый раз озорная собака
прыгает:
хочет цапнуть за палец.
Клац!Но «Ты» ускользаешь.
Всегда
навсегда
ускользаешь.
Может показаться, что Азаренков просто взял и переписал своими словами стихотворение Елагина. Не поймите меня неправильно: на самом деле один из сильнейших стимулов для творчества прочитать/услышать/увидеть/посмотреть какое-либо художественное произведение, полюбить его, но пожелать его «исправить» из-за некоторых царапающих «глаз/ухо/вкус» мест. И написать своё. Но желать написать «ремикс» на такое идеальное произведение, на такой безусловный шедевр, как стихотворение Елагина? Зачем?
Оказалось, что сам автор не знал о существовании Елагинского стихотворения.
Этого в человеке с филологическим образованием и поэте, отмеченном солидными публикациями и премиями я не мог заподозрить никак. Но осуждения здесь я не подразумеваю. Мир стал очень большим. Станислав Лем писал, что когда-нибудь мы будем ходить по колено в литературных шедеврах, а значит, два даже очень начитанных человека могут иметь абсолютно не пересекающийся опыт чтения. Это время настало — мы ходим по колено в великой поэзии — наклонись и зачерпни сколько надо. Но всего этого моря не вычерпать.
Азаренков не шёл следом за Елагиным. Он вышел из той же точки и пошёл в другую сторону. Родство стихотворений заключается не в прямом наследовании, но в явлении самой реальности, которое провело два болида разными, пусть и схожими дорогами.
По форме текст Азаренкова сильно отличается от текста Елагина. Елагин — это демонстративная классичность формы и метаметафоричность содержания. Пятистопный ямб с лёгкой руки Бродского заменил нам четырехстопный ямб Пушкина, став основным размером русского стихосложения.
У Азаренкова же — верлибр, с некоторым тяготением к плавающему анапесту, скорее всего подмешанному в текст бессознательно:
«Ты проводишь меня» «по невидимым комнатам» «Вот «Прихожая», «Детская», «Папа». «Это в тесном кольце новостроек высокий забор»…
И т. д.
Стихотворения начинаются с похожей фразы:
Здесь дом стоял (Елагин) Здесь был дом (Азаренков) Так же, как и у Елагина, у Азаренкова реальность и память накладываются, наслаиваются друга на друга на манер «Соррентинских фотографий» Ходасевича и трагически не совпадают.
У Азаренкова деталей больше. Есть кухня, прихожая, детская, стакан газировки, конфорка и даже — то, чего нет у Елагина — живой человек –
папа.
Воспоминание становится таким реальным, что папу главный герой и его проводник обходят. Вот, кстати, где обнаруживается главное отличие стихотворений. Елагин наблюдает за бегом и трагедией времени в одиночку, Азаренкова ведёт по лабиринтам памяти некто загадочный, как Вергилий вёл Данте по аду.
В обоих стихотворениях мелькает птица — традиционный символ души (или её отлёта, смерти).
И вот сейчас выпархивает птица Сквозь пустоту тогдашнего окна (Елагин) Промелькнёт вслепую маленькая пичуга (Азаренков) Этот момент с птицей особенно поражает. Может быть, Азаренков всё-таки читал Елагина, но забыл, а на подкорку стихотворение отложилось и позже вылилось в своё?
В конце стихотворения завеса тайны над личностью «проводника» приоткрывается и мы (своеобразный поэтический детектив) узнаём, что это девочка. Раз это девочка, вынутая из памяти лирического героя, то это либо сестра, либо подруга, но большего нам автор не раскрывает.
Не до конца понятно: дом — это и есть пансион «Небесные ласточки» или пансион стоит (стоял) рядом. Напрямую из текста это как будто не следует.
Стихотворение Азаренкова более человечное, в нём есть люди, привязанность и любовь к ним (лирический герой обходит воображаемого «папу», наивно, трогательно, как в детской игре).
Елагин же смотрит не с точки зрения человека, а как бы с точки зрения вечности, поэтому взгляд его более холодный, хотя и не менее трагичный.
То, что стихотворение Елагина удалось, для меня не вопрос. Повторю, что ценю его очень высоко. Удалось ли стихотворение Азаренкова при его нечаянной вторичности? Он изобрёл велосипед, а насколько способен этот велосипед к езде, судить не мне, но, по крайней мере, мы получили ещё одно стихотворение в большой и древней традиции стихотворений, написанных вокруг архетипа Дома.