Литературный журнал
№24
АВГ
Прозаик Марина Сычёва

Марина Сычёва — Тигрицы

Марина Сычёва — прозаик, учитель русского языка и литературы. Рассказы публиковались в журнале «Огни Кузбасса», в альманахах «Кольчугинская осень» и «Пашня». Автор этнического фэнтези на основе якутской мифологии «Солнце в силках». Живёт в Кемерово.


— Мам, ну есть же водопровод! — крикнула Алина в глубину дома и перевела взгляд на экран. — Она опять с речушки воды натаскала. Смотри, два полных ведра, — развернула телефон так, чтобы стоящие в сенях вëдра было видно. — Ты бы поговорил с ней…
— Привычка, старикам сложно перестроиться. Потом, позже, мама оценит удобства, — экранный Дима поправил оранжевую каску и улыбнулся: глаза под тяжëлыми веками превратились в щëлки. — Как ты? Справляешься?
Алина опустилась на ступеньку (интернет стабильно работал только на крыльце, в доме связь прерывалась) и вздохнула. Грузить мужа-вахтовика жалобами не хотелось.
— Приходится… Слушай, тут поговаривают, золотодобычу откроют. И набирать персонал будут из местных…
— Папа! — зазвенело в недрах дома. Зашлëпали босые ноги по половицам, на Алину накатило детское, обнимательное. Ева повисла на спине Алины, тыкнула в улыбающееся лицо экранного папы альбомом. — Смотри! Я нарисовала!
Дима смешно округлил глаза, отпрянул в притворном испуге:
— Боюсь-боюсь! Какой страшный тигр!
— Пап, тигра не страшная! — Алинино замечание: «Ева, не коверкай слова!» — потонуло в смехе. — Тигра красивая!
— А ты — самая смелая: не испугалась тигру рисовать! — Дима обернулся, отвлëкшись на кого-то по ту сторону экрана. — Все, мне пора. Пока, любимые! Хорошего вам дня! Маму целуйте.
— И тигру! — выпалила Ева.
Экранный Дима исчез, Алина чмокнула дочь в нос, широкий, отцовский, и подтолкнула в дом:
— Собирайся, солнышко, в сад опоздаем!
Хорошо бы, открыли рудник. А то какая семья: Ева отца только в телефоне и видит.
— Алиночка, ты не ругайся, — в сени вышла свекровь. Низенькая старуха, сухая и плосколицая. Алина глянула на цветастый, заношенный халат свекрови. Новый, хлопковый, так и лежал на маминой полке, даже бирочка на месте. — В речушке-то вода живая. А эта ваша трубная, как знать откуда.

Уборка на кухне — первая работа в доме. А без главной помощницы, дочки, дело пойдëт споро. Почистить газовую плиту. Оттереть кухонный стол: наливая чай, мама неизменно проливала заварку. И никогда не вытирала. То ли не видела бурых разводов, то ли не хотела видеть.
Зато за привычной работой не нужно было думать. Точнее, можно было думать о чëм угодно, кроме того, что делали руки. Сегодня мысли были тревожные.
Еве четыре. Еще год-два, и нужно переезжать в город. Алина-то хоть сейчас готова, да не по средствам им. И мама с обжитого места сниматься не хочет. Упрямится. А Дима еë одну не оставит.
Нет, здесь тоже жить можно. Хозяйства Алина не боится, даже любит. Но, сама когда-то уехавшая из деревни, она помнит, как трудно было эту деревню из себя вытравить. Как посмеивались в университете над еë говором городские, как тяжело было после универа зацепиться, остаться, а не вернуться в глушь. И что толку? В итоге она здесь: деревня другая — суть та же. Поехала за мужем. Только обнять его раз в три-четыре месяца выходит.
— Конечно, милая, — послышалось со двора. — Дело благое. Ты мне только пальчиком ткни где, я и подпишу.
Алина встрепенулась, наскоро сполоснула руки и вышла во двор. Нахмурилась, завидев у калитки активистку-соседку:
— Здравствуй, Тома, — Алина упëрла кулаки в боки. Высокая, в старомодном костюме, Тома напоминала героиню советских фильмов, этакую управдомшу: того и гляди выговаривать за что-то начнëт или деньги собирать. Тома держала планшет с бумагами. Мама щурилась, глядя в листы, но ручка в еë морщинистых пальцах уже нырнула в колпачок — значит, подписать успела. — Что у вас тут за благие дела?
— Алина, и ты подпишись. Слышала же: старый рудник хотят запускать, прииски. Только о золоте и думают! Это же скажется… на тайге, на экологии. У нас тут краснокнижные тигры, — веско сказала Тома и протянула Алине планшет.
— Нельзя тигров прогонять, тигры — душа леса. Они тут раньше нас живут, человека не трогают, знают, что за человека поплатятся, — свекровь закивала, глядя на ворох бумаг.
— Нет, вы с ума сошли все со своими тиграми: заботитесь о них больше, чем о людях. Дикие кошки и подвинуться могут. Уйдут глубже в лес, не страшно. А мы? Мама, а Дима? Прииск, рудник — что там будет — это рабочие места, развитие региона. Может, школу отремонтируют наконец, люди бежать из поселка перестанут. И Дима здесь устроится, не будет пропадать на вахтах. А вы…
Воздух закончился. Слова тоже. Да и о чем говорить? С кем? У Томы на лице вежливое недоумение, пустое и гулкое. Мама смотрит странно, грустно и жалостно. Будто хочет прижать к себе, успокоить, погладить по больной головушке глупую девочку Алину.
Да ну их! К чёрту! Дочистить кухню, забрать Еву из садика… А там и день этот дурацкий почти кончится.

На стене два ряда детских рисунков: домики, палка-палка-огуречные семьи, портреты не то мам, не то принцесс, динозавр и фиолетовая птица в жëлтом небе. Евину работу, крайнюю в верхнем ряду, Алина находит легко. Чëрно-оранжевая кошка с огромными зелëными глазами.
— Алин, сейчас твоя прибежит. О, ты рисунки смотришь! — Катерина, совсем ещë молодая воспитательница, всегда светилась улыбкой. Наверное, потому они почти сразу перешли на ты, хоть и не дружили. — Ева у тебя молодец: и нарисовала, и целую историю рассказала про охотника и тигриную принцессу. Похоже, сказка местная. Читаешь ей много?
Алина поморщилась недовольно. Увлечение дочери тиграми превращалось в манию:
— Это не я, это бабушка.
— Ну конечно, она же у вас коренная. Кстати, не ходите на речушку: там следы видели. Всех предупреждаю.
— У нас же водопровод, — Алина пожала плечами, ещë раз посмотрела на семьи палко-палко-огуречков и спросила: — Твой же тоже вахтовик, да? Давно в отъезде?

Алина перебрала светлые волосики дочери, пахнущие травяным шампунем, и подтолкнула ее к комнате:
— Иди, включай мультики!
После разговора с Катериной было смутно: Алина пыталась посчитать, сколько их, вахтовых жëн, в поселке. Сбивалась. Побыть бы одной. На кухне возилась свекровь. Алина заглянула, скривила губы: полная кастрюля начищенной картошки, только червоточинки мама не вырезает. Теперь все заново перебирать.
— Мам, идите отдыхать, я закончу тут, — голос подвëл, выдал раздражение Арины. Свекровь может и хотела возразить, но только голову опустила и вышла. — На речушку не ходите больше!
Острый кончик ножа с треском входил в картофельную плоть. Алина вырезала червоточинки, а казалось — свои проблемы. Мать как дитя малое, упирается, не принимает помощи. И хозяйство у неë не убогое, справляется, да все какими-то странными методами. А Алина следи да переделывай.
Плюхнув последний ломтик в воду, Алина громыхнула кастрюлю на плиту, чиркнула спичкой и повернула вентиль. Голубой ореол лизнул дно кастрюли.
Ладно, сегодня она переборщила всë же. Маму расстроила. Но раздражение не пускало искать примирения. Зато тревожила идея.
Алина заглянула в зал и чуть было не выругалась. Опять тигр, словно мир сговорился против неë! Замерла, глядя в недовольную, злую морду на экране.
— Закон джунглей гласит, — мурчит с ленцой и самодовольством чëрная кошка.
— Каждый сам за себя — вот закон джунглей! — перебивает тигриный прихвостень.
Ева смотрит, как завороженная, тянет руку к экрану. Алина улыбается: смотри, моë солнышко, тут тигр правильный. Такой, какой должен быть.
Прав Табаки: каждый сам за себя. Так почему бы не попробовать переиграть всех тигров и их защитников разом?

— Помнишь, я тебе про золотодобычу рассказывала? — завязавшаяся инициатива жжëтся, словно только снятый со сковороды блин: откусить бы, да горячо. Успехом хочется делиться, и потому Алина набирает Диму в неурочный час. Присаживается на ступеньку и тут же вскакивает. — Я прошлась по вахтовым жëнам, поговорила. Будем писать обращение, такой ведь шанс для посëлка! А наши, представляешь? Тома всех стариков обошла: защитим тигров! Тигров, понимаешь?
— Подожди, Алин, подожди, — Дима чешет нахмуренную бровь. — Ведь рудник навредит экологии. У нас же охотхозяйство под боком, люди едут со всего света на дикую природу смотреть, фотографий тигров, оленей, медведей сколько. Это же… такая огромная часть региона! Жизни!
— И ты туда же! Да для людей надо делать, для людей! Охотхозяйство? Ничего мы с него не видим. Там ведь штат — несколько человек. Работы нет в поселке. Сам знаешь!
Экранный Дима молчит, смотрит жалостно так — в его лице проступают черты матери. Алина смаргивает, говорить трудно:
— Я просто хочу, чтобы муж был рядом. Чтобы Ева росла с отцом. Рядом. Понимаешь?
И нажимает отбой.

Котëнок. Тянется к воде. На лапах стоит твëрдо, но движения ещë неловкие.
Не учуяла сразу. Теперь — любопытно.
Заросли густые, скрывают хорошо.
Пахнет не-леснó. Чужим буйнотравьем, дымом, как все недозвери, и — мягким, нежным.
Крадусь.

— Мам, — Алина старательно прячет покрасневшие глаза. — Где Ева? Во дворе не видать…
Свекровь аккуратно втыкает иголку в ткань. Вышивка едва начата, светло-оранжевый краешек, но Алине кажется, что сюжет будет тот же — тигры.
— Она на речушку пошла играть.

— Ева!
Не рык. Не рев. Жалкое. Добычное.
На берег с той стороны потока выскакивает недозвéрица. Самка. И котëнок у воды — еë.
Спина наливается силой. Мне ленно. Мне сыто. Но нелепый котëнок так близко…
Недозвéрица видит котëнка, спешит к нему неловко, оступается — напрягаю лапы. Она замечает.
Не бежит. Не бросается к котëнку. Смотрит. Тúгрится.
И я смотрю.
Нелепая недозвéрица. Ни сильных лап. Ни когтей. Ни клыков. И всë же — ти́грится.
Чую в еë запахе, в еë взгляде:
— Мы с тобой…

Янтарные глаза, снизу подведенные чëрным. В лопатках играют мышцы. Подрагивает хвост.
Тигрица.
У воды — тигрице хватит и прыжка — Ева. Притихла. Только не кричи, родная. Не дëргайся.
Алина находит янтарные глаза.
Уходи… Ты же тоже, наверное, мать… Или будешь.
Уходи. Не смей даже. Брошусь. Ногтями, зубами, чем угодно.
А с губ срывается неожиданное, едва слышное:
— Мы с тобой… одной крови.
Тигрица моргает. Напряжение в еë спине ослабевает. Она делает шаг назад. В зарослях мелькает полосатый бок. И — тигрица прыгает в чащу, выгибаясь в дугу.
Алина смотрит в лес. Ждëт. Секунду, две, может, три — ушла, она ушла — и кидается к дочери.
— Ева?
Руки, ноги, плечи — цела. Алина целует дочь в макушку, прижимает к себе, отпустить страшно. Жива.
— Мама! Я тигру видела, там. А ты? — Алина всхлипывает. — Мама, ты плачешь? Это потому что тигра красивая?
— Конечно, родная. Тигра очень красивая.