Литературный журнал

* * *
Ты недоступен брызгам и ветрам.
Тебя врачи, ощупав, по утрам
все чаще хвалят. Ты отводишь взгляд.
Не им и не тебе принадлежат
стволы, пустоты, корни и вершины.
Лежи, бессонной темнотой прижат,
и слушай этот лес непостижимый.


* * *
Мелькают поэты под сенью косматых деревьев.
Один неостывшей пощечиной
спешит приложиться к березе.
Другой наклонился к дуплу узловатого дуба
и гневно нашептывает
дневные обиды.

Спустя полстолетия роща идет под топор.
Бумага наследует бледный рисунок волокон.
Мечтательный мальчик, поправив очки,
садится за стол
и вдруг с удивлением видит, как чьи-то обиды,
ожив у него под рукой, сплетаются в строчки
и боль незнакомая
проступает на чистом листе.


* * *
Туман. На чем остановиться взгляду?
Где задержаться мыслям и словам?
Скользят по занавешенному саду
и к предоконным падают ветвям.

Навстречу другу дрогнувшей стопой
шагнешь, а он, качая головой,
словно в беспамятстве, проходит мимо,
чтоб никогда не встретиться с тобой.

Процессоры гудят неутомимо.
Мирок карманный. Морок цифровой.


* * *
Поблескивает ласка в ночи, как бирюза.
Как бусинки на шубке, остры ее глаза.
Не выломает двери и не сорвет с петель,
зато пролезет даже в невидимую щель.

Сосед сидит в засаде, уснуть ему нельзя.
Он караулит ласку, зевает, трет глаза.
Сжимает он рогатку и двигает засов.
Сосед, спокойной ночи! Сосед, приятных снов!

Неуловима ласка, ее не обмануть.
Покинув голубятню, спешит в обратный путь
туда, где синих елей непроходимый мрак,
туда, где не бывает ни кошек, ни собак.


ПОЭМА ДВОРА

1.

Таскает воду Сабутхон-ака
под ноздреватый ствол гигантской груши.
Плоды устали криком истекать:
«Снимите нас! Спасите наши души!»
Но их не слышно. Шелестит вода,
и тянется система корневая
поближе к центру тяжести, туда,
где предки спят, в могилах дотлевая.

2.

Прохлада, мухи, скучный хлебный дух.
За белыми саманными стенами
стоит аяшкин кованый сундук.
И курпачи, что сложены не нами,
горой на сундуке. Мечталось мне
на курпачи, где, как картина, в раме
арабской вязью строки на стене
придуманы и сложены не нами.

3.

Назад, во двор. А жар уже расцвел.
Асфальтовые змейки перегрева
в углах двора. И лишь шершавый ствол –
живой прообраз родового древа –
навис шатром корявым надо мной
и мир двора большого продлевает.
А братья не торопятся домой.
А дядя мой деревья поливает.

4.

Как мне избыть мой бесконечный день,
мой белый день потерянного края?
В какие формы разум ни одень,
как ни скобли, из памяти стирая,
глаза закроешь – снова десять лет.
Земное остановлено вращенье.
Ты виноват. Ты преступил запрет.
Все ближе взрослые, и нет тебе прощенья.

5.

Наколотый на щепку богомол
противника не различает ясно.
Вернулись братья. Накрывают стол.
Пьют чай с лепешкой, сахаром и маслом.
Вот старший брат, минуту улучив,
кивает молча в сторону сарая,
где наши деревянные мечи,
и паутина, и земля сырая.

6.

Мы бьемся до победного, всерьез.
Мы метим в шею, голову и печень.
И весело, и боязно до слез –
но выбит меч, и защищаться нечем.
Убит. Азарт борьбы растрачен весь,
оставил только содранную кожу.
Как ссадина, полученная здесь,
на реки кинокрови не похожа!

7.

Но дайте срок. Покуда младший брат
не ведает еще и не гадает,
что топором от имени двора
он по стволу шершавому ударит.
Плоды разбились всмятку, переспев.
Едят их мухи, муравьи и осы.
Читает мать молитву нараспев,
а Сабутхон-ака все воду носит.

8.

Мой белый день, мой бесконечный день,
пока еще ты не свернулся в трубку,
ты подари мне всех своих людей,
наполни, напитай меня, как губку.
Коварно время. Быстротечен век.
На курпачи, что сопричастны тайне,
мечталось мне, туда, на самый верх.
Потом, потом… и не сбылось мечтанье.