Литературный журнал
№37
ОКТ
Прозаик Татьяна Панова

Татьяна Панова — Катя

У неё захватывало дух всякий раз, когда железные пташки расчерчивали небо. Катя любила самолёты. Бывало сядет на лавочку возле дома, уставится в бирюзовую высь и мечтает.
В селе её считали странной, потому как большой дом за так многодетной семье отдала, а сама перебралась в крохотную избенку на краю села. Катя на людей не обижалась. Не понять им, как в одиночестве жизнь коротать. Своей-то семьи у Кати не случилось. В юности сватался к ней парнишка из соседней деревни, вот только матушке он не по душе пришёлся.
Жила Катя в мире с собой и людьми, но с недавних пор переживать начала. Волновалась за козочку, которую держала. Потому надумала обратиться за помощью к соседям.
Говорливая Зина сунула Кате какую-то бумагу с гербом – подпиши, чтобы добро не пропало. Не забыла спросить и про крепкую баню, пару лет назад отстроенную Катиным городским гостем. Останавливался один человек у неё на постой, по хозяйству помогал, а как-то вовсе удивил – привёз из города бригаду, и за три дня банька поднялась.
Катя тогда ночь не спала, а на утро вынула из сундука все сбережения. Только городской гость денег не взял и рассердился. Признался, что у него тоже бабушка была. Только ушла рано.
Очнулась Катя от воспоминаний и увидела, как в круглых Зинкиных глазах плещется что-то мутное да липкое. Тревога сжала сердце. Видать не найти для козочки доброго хозяина.
Вечером сидела Катя на лавке под кружевными ветвями черёмухи, смотрела на небо и молилась словами простыми и наивными. И тут бах!
Огляделась Катя по сторонам, а под ногами мячик лежит, а рядом мальчишка стоит маленький.
Катя подняла мячик, сжала в ладони и чуть не расплакалась. Неизбывная тоска несостоявшегося женского накрыла ее с головой.
Не заметила Катя, как подошел высокий седой человек.
– Доброго утречка. Хорошо тут у вас. Черёмуха снегом сыплет, что глаз не отвести.
Катя подвинулась на краешек лавки и невольно прикрывала морщинистой рукой давнишнее пятно от черничного варенья на фартуке.
Так они и сидели рядышком. Старик наблюдал, как мальчишка играет с мячом, а Катя следила за козочкой, чтобы та ненароком не напугала ребёнка.
– Не знаете случаем, где Горяковы? – вдруг спросил старик, – у них ещё дочь была Катерина...
Катя замерла. Жар кинулся в голову, в груди что-то заныло незаживающей раной.
– А зачем она вам? – спросила сдавленным голосом.
– Мы с ней давние знакомцы. Хочу лишь узнать, жива, нет?
Катя разволновалась. Лицо старика показалось знакомым.
– А звать-то вас как? – спросила Катя, искоса разглядывая профиль, изрезанный глубокими морщинами.
– Василий Леонидович Быстров.
Сердце окатила ледяная волна.
– Нет у нас таких в селе, – отрезала Катя, и почудилось ей, что за правым плечом кто-то тяжело вздохнул.
– А мне местные сказывали, чтобы я всё разузнал у Кати, – старик замялся. Люди-то, не стесняясь в выражениях, рассказали ему про ненормальную старуху, которая давно в селе живёт.
Катя пожала худенькими плечами.
– Самоёт! – вдруг воскликнул мальчик, тыкая пальцем в небо.
– Где самолёт? – легко подскочила Катя с лавки. Голос ее звучал звонко и чисто.
Так из сутулой щуплой старушки в заштопанном платье она превратилась в юную девушку с длинной косой и смородиновыми глазами.
– Всё еще любишь смотреть на самолёты, Катя. Совсем ты не изменилась, – расхохотался Василий.
Катя взглянула на старика и узнала его глаза. Такие же серые, как у того парнишки, с которым она когда-то гуляла до зари.
В высокой синеве пролетели два самолёта, и дорожки их, как и было задумано небом, соединились в одну линию.