Литературный журнал

Андрей Пермяков — поэт, прозаик, литературный критик. Родился в 1972 году в Кунгуре Пермской области. Окончил Пермскую государственную медицинскую академию. Кандидат медицинских наук. Работает на фармацевтическом производстве. Публиковался в журналах и альманахах «Арион», «Дружба народов», «Знамя», «Новый мир» и др. Автор книг стихов «Сплошная облачность» (2013), «Белые тепловозы» (2018) и трёх книг прозы. Лауреат Григорьевской премии (2014) и премии журнала «Новый мир» (2020). Живёт в Ярославле.

Музей Серебряного века

Некрасивые девочки ходят на литературные вечера.
Красивые девочки ходят на литературные вечера.
Все они иногда просыпаются не одни.
Приходит жара, уходит жара, приходит жара.
Тянутся дни.

Свет кажется близким-преблизким,
как дирижаблик Московской Соборной над Олимпийским,
светом привязанный к минаретам.
Тянутся дни, девочки тянутся к свету.

Вечные девочки, вечные вечера.
Автор приходит, читает, девочка тает.
Автор уходит, снова приходит, играет,
точно всерьёз умира…
То есть, всерьёз умирает. В смысле, совсем умирает.
Приходит жара.

Выход

Самоличная память — сплошное ничьё:
как вульгарный Вульгарный латынский.
Про моё житие и моё бытиё
всё придумал ещё Боратынский.

Интересен другой, интересен непойманный.
Интересен мелькнувший во мгле —
как бинокль, немножко поломанный,
как зарничка на чёрном угле.

Да хотя бы вот этот, сидящий напротив
в разноцветном пространстве идущего в область вагона,
он какой-то невзрачный-обычный-умеренный вроде,
А вроде... И одет как-то не по сезону.

Вот, к примеру, зачем он качнул головой?
Он как будто в ответ головою качнул.
Типа, как бы сигнал, типа, как бы я свой.
А теперь притворяется, будто уснул.

Он, наверно, Кандид из «Улитки на склоне»,
и не ловится в датчик движения.

Едешь в пустом совершенно вагоне.
Пялишься в отражение.


Объектив

                           Косте Комарову

Человек идёт, болеет.
За футбольный клуб болеет.
Утром бороду не бреет,
от стихотворений млеет.

Человек идёт, не знает,
что довольно много лет
человека наблюдает
чужеродный интеллект.

Он почти что четверть века
по программному заданию,
составляет человеку
видовое описание:

«Толстый, смертный, неприличный,
Ни за что не виноватый.
Двусторонне-симметричный.
Поперечно полосатый».

***

Как человек рассеянный сидишь в планетарии,
Куда, собственно, ты и зашёл, дабы рассеяться.
Вспоминаешь космические руки Наталии,
Думаешь, чего на белом свете-то деется?

Фляжки хватает как раз на одно представление.
В этом есть своеобразная, очень милая милость.
Странные, однако, бывают на свете сближения:
Говорили ведь тоже про вечность, но слово, видать, не сложилось.

Ну и пусть, ну и так оно, стало быть, надо,
А тут ещё этот голос, когда включается свет:
«Рассеянные скопления, к которым относятся и Плеяды,
Нечасто живут более миллиарда лет».

И да: отчего Наталии всегда обижаются,
Если им пишешь «Наталья»,
А наоборот не бывает?
Это как самолётик будто снижается
В землю и далее.

А земля от него уплывает.


Огород
Хочется печенья-крабика,
ласковых картинок,
нерифмованной силлабики,
облетающих рябинок,

Это было, да? —
Небо на столе,
мелкая звезда
в розовом стекле,

жабка на траве,
яблок полный сад.
Это было. (Две
вечности назад).

***

Соцветия сливы похожи на хлопья снега —
о снеге напоминает всё, что умеет напоминать.
Здесь цветовая гамма почти омега:
как невысокая рифма «играть-умирать».

Пахнет какой-то несильной гадостью,
будто бы дикий чеснок.
Или к началу старости
сделался одинок.

Чувства немножечко сбились,
запахи переменились.
Либо торгуют у Лотоса свежею черемшой —
ну, вот тогда хорошо.

Над рельсами марево: воздух колеблется
над очень горячим асфальтобетоном. Но без асфальта и воздуха.
Улочка движется и не движется —
в смысле, что верится или не верится
в необходимость довольно скорого роздыха.

Там же, у Лотоса: «Язь продаётся, сильная!
Даже немножко живая!»,
а тишина в голове не то чтоб могильная,
но всё-таки гробовая.

Ибо смущает вот это вот безопорное происходящее,
когда происходит всё сразу и кучею.
Двигайся, прямоходящее.
Веруй в своё наилучшее.


Про Карелию рассказывал

- В Ладоге вода очень жёсткая,
острова высоченные.
А крыши на двухэтажках плоские,
двухэтажки те строили пленные.
В Онеге, конечно, совсем другая вода,
рядышком много красивых урочищ…
Ты зачем мне так смотришь, будто бы замуж хочешь?
- Да...


Их называют зайцами

Дальним поездом на недальнее расстояние,
Дабы прийти в надлежащее состояние.

Тамбур проходишь тихонько, за тамбуром кружатся
Запахи сна, доширака, портвейна, вселенского ужаса.

Ноги в проходах синие сплошь, головы тоже синие.
Как через воду идёшь, предпринимаешь усилие.

Этот, нетрезвый, вроде живой — храпит.
А если он не храпит, но, к примеру, хрипит?

Он тут на время, допустим, в живых оставался.
А ты в этом царстве в полночь как раз оказался.

Лезешь на третью полку, может, хоть там не найдут.
Ехать вроде недолго, но встанут да и пойдут?

Утром деревья кривые
Голыми ветками машут,
Ходят соседи живые.
Страшно.