Литературный журнал

Юрий Павлович поймал Станислава в начале обеденного перерыва у входа в конференц-зал, когда тот проходил мимо. Это было очень кстати: нужно было обсудить кое-какие вопросы по текущему проекту, и Станислав дал себя остановить. Он, правда, не сразу его узнал: солнце с самого утра с такой силой било в окна, с такой яркостью било во все стёкла, какие его лучи находили, что ходить с широко открытыми глазами без солнечных очков было невозможно. Станислав идентифицировал коллегу только по голосу.
Но коммуникации всё равно не получилось: Юрий Павлович всё больше говорил не о том, срывался на рыбалку, гараж, и ещё на какую-то ересь. Станислав уже чувствовал раздражение и пробовал делать дыхательную гимнастику, чтобы не давать выхода негативным эмоциям, как вдруг стеклянные двери приоткрылись, и в коридор вышел с десяток строго одетых людей, в затылок, один за другим.
Станислав никого из них раньше не видел и пытался понять, кто это такие, и что забыли у них в офисе. На делегацию контрагентов они были не похожи – все слишком молодые для таких ответственных поручений. Но Юрий Павлович пояснил ему:
- О, а вот, Стасик, и молодая поросль, - и он повернулся к выходящим, - ну что, орлы, с кем работать будем?
Те, все как один, обернулись на него, кто-то дёрнул уголком рта, кто-то повёл бровями, но все промолчали. И Станислав вспомнил: сегодня с утра шёл четвёртый, последний, этап собеседования на освободившуюся вакансию в их отдел. Позиция была линейная, ответственная, с огромным объёмом работы, и к тому же малооплачиваемая, но своих усилий она стоила, так как с неё до менеджерской должности было рукой подать, он и сам работал на похожей.
- А вот с ней точно не будем, - Юрий Павлович доверительно шепнул Станиславу, кивая на другую сторону от двери, куда тот не смотрел.
Там стояла девушка, и, кажется, плакала – во всяком случае, закрыла лицо руками. На фоне асфальтово-серой стены она была похожа на яркое сюрреалистичное пятно. Сапфирово-синие джинсы, карминно-красная кофта, канареечный с изумрудным платок на шее, рыжие волосы – но, кажется, свои. Понятно, пожалуй, почему она не прошла – и дело даже не в дресс-коде, такому человеку ничего не доверишь. Эйчары предпочли перебздеть, как с ними обычно и бывает. А может, они и были правы – она всё-таки плакала.
Юрий Павлович подошёл к девушке и бесцеремонно взял её за руку, но та лишь сжала длинными, нетонкими пальцами его ладнонь.
- Не убивайтесь вы так, в самом деле, - он то ли усмехнулся, то ли подавил кашель; тёмно-коричневый пиджак на нём затрясся, - для наших кадровиков в аду отдельный котёл.
- Мне очень нужна была эта работа… - девушка шмыгнула длинным, с горбинкой, носом, - у меня кредит…
Станислав смотрел на всё это, скрестив руки на груди, и ожидая, когда Юрий Павлович к нему вернётся. По огненно-жёлтой линии света, вдоль ленточных окон, шли люди, не останавливаясь, не сбавляя шага: вот из бухгалтерии, вот пара айтишников, вот отутюженные юристы, вот мама. Стоп. Станислав обернулся на проходящую женщину, приглядевшись внимательнее. Мама в офисе появиться никак не могла, это было исключено. Но на женщине была такая же кофта с чёрно-белым растительным орнаментом, у неё была такая же причёска, и даже серьги такие же. Может, кто-то из посетителей, но почему без сопровождения? Видимо, он не выспался, раз видится всякое. Женщина удалялась в серо-жёлтую глубину коридора, и Станислав, чтобы не думать об этом больше, решил подойти к Юрию Павловичу сам – он что-то говорил цветистой девушке утешительным, негромким тоном, а та кивала ему и по-прежнему шмыгала носом. Рядом появился ещё и лысый Дима – из их же отдела, и тоже пытался вставить слово, но Юрия Павловича было не переболтать, сказывался многолетний опыт переговорщика.
- А хотите, оставьте мне почту, или номер в мессенджере, я вам буду слать наши вакансии, как только появятся?
- В следующем году, - всё-таки вклинился Дима, - будет ещё один отдел параллельно с нашим, туда тоже будут людей набирать.
- Да, да, - закивал Юрий Павлович, - я даже и забыл…
- Но это только в следующем году, - и девушка захныкала ещё сильнее, и Юрий Павлович сжал ей руку так, что кости хрустнули. Неужто клеит?
- Стас, - окликнул Станислава Дима, - подойди. Ты у нас самый умный, человеку вот очень работа нужна, может, ты что посоветуешь?
- Ну, что тут сказать, - маму всё-таки удалось выкинуть из головы, и можно было попробовать собраться с мыслями и дать ответ на вопрос, - во-первых, внимательно просматривайте все вакансии, какие есть в этой области и в смежных, устройтесь туда, и, возможно, наша компания заинтересуется вами и предложит вам перейти. Во-вторых, не сдавайтесь, не падайте духом, старайтесь быть лучше, тщательней готовьтесь к собеседованию, умейте себя подать. Ну, и офисный стиль, конечно. Белый верх, чёрный низ… То есть без жёлтых платков с колибри…
- А вообще, - вдруг подняла голову девушка, глядя на него с какой-то странной надеждой, - может, пойти в другую сферу? Может, это всё не по-настоящему?
- Ну, да, бабочка снится императору, император снится бабочке, какая разница, - сцедил Станислав, гордясь в душе, что вспомнил подходящее по случаю речение.
Девушка кивала, шмыгала носом, но, кажется, не слушала его. Юрий Павлович и Дима слушали и тоже кивали, но как-то неодобрительно. Ну, а что они хотели кроме банальностей?
Станислава кто-то дёрнул за рукав, и он отвлёкся от бессмысленного разговора. Это была Лена, офис-менеджер.
- Стас, тут прислали развёрнутые условия тендера, на почту отдела. Они тебе ещё нужны?
- Конечно, нужны, какой разговор? Они у тебя? – словами было не передать, как он рад был это слышать.
- Я сейчас распечатаю, - Лена двинулась в сторону своего рабочего места, и Станислав пошёл за ней, - там девяносто семь страниц. Ты посиди здесь, подожди меня, а я сейчас распечатаю, и тебе отдам. Идёт?
- Да, спасибо. Я жду, - он сел на серый диван возле окна и ещё долго смотрел Лене вслед.
На диване было тепло, даже жарко. Солнце напекало голову, ещё не отключенные батареи грели спину, узкий пиджак не давал улетучиться теплу. Но ему было комфортно, вставать не хотелось; жар расслаблял мышцы, как в сауне, глаза закрывались сами, и он не заметил, как уснул.

Станиславу снилось, что он – сайт, и люди приходят на него. Он видел через затемнённые зеркала мониторов изгибы пальцев, бьющих по клавишам, не слышал их звуков, но каждое нажатие порождало в нём длинно звучащую, но короткую по существу мысль в двоичном коде. Каждую эту мысль он переводил из цифр на русский, и так обрабатывал поисковый запрос, а обработав, возвращал результат, переведя его обратно в цифры.
Интересно и забавно: сайт был написан по-русски, и люди набирали на клавиатурах кириллические буквы, и Станислав, к которому они обращались, тоже думал по-русски, но всё-таки приходилось переводить, и никак нельзя было поступить иначе. Станислав напрягал волю, но никакие усилия не помогали. Вообще, так, конечно, не должно было быть, но, видимо, разрабы накосячили. А в остальном всё было нормально: люди приходили, оставляли запросы, заказывали товары, писали на форуме, и уходили снова, а Станислав оставлял себе их слова, складировал их, как вещи, за которыми уже никто никогда не придёт. Зато приходили другие, читали чужие слова и оставляли свои, колдуя согнутыми пальцами, заставляя Станислава мыслить, и внимали его ответам.
- Стас, проснись, - его кто-то потрепал по плечу.
Он открыл глаза; над ним стояла Лена, офис-менеджер. Солнце светило нестерпимо ярко, и казалось, что крашенные в золотой волосы раскалились докрасна. И как ей было не больно?
- На солнце разморило… я сейчас.
Он встал, и рефлекторно, против воли, наклонился назад; что-то громко хрустнуло – то ли в спине, то ли в швах пиджака, было не разобрать, подмышечные прокладки натёрли плечи, кажется, до крови.
Лена стояла рядом, прижав скрещенными на груди руками планшет для бумаг к плечам. Это было разумно: две расстёгнутые на блузе пуговицы были уже слишком, но кто бы ей об этом сказал? Лучше уж так, чем совсем никак.
- В четыре совещание, ты помнишь?
- Да, конечно, - он потёр подбородок и покивал, но голова болела, а мысли были где-то совсем в другом месте, никак не желая входить в требуемую колею, - я помню. Что дизайнеры? Дедлайн в пятницу после обеда.
- Они работают, Стас, ты же знаешь. Не торопи их, всё успеют.
- Ты сейчас опять мне скажешь, что творческие люди? А на работу они поэтому же опаздывают?
- Стас, не заводись, пожалуйста. Выпей кофе, - Лена улыбнулась и потрепала его за лацкан пиджака, - кстати, заказчики хотели с тобой связаться по скайпу. Я им сказала про совещание, они позвонят в пять тридцать. И, кстати, я тебе тендер распечатала…
Он ничего не ответил, только отнял руку от подбородка, и Лена, кивнув, ушла, и потерялась в белой глубине опен-спейса. Солнце слепило глаза даже из-за спины, даже теперь, когда он вроде бы окончательно проснулся. Что-то кололо в печени, хотя он вроде бы вчера не пил, и вообще не пил. Может, это спина затекла? А может, неудобно сидел, придавило? А может, вообще не в печени было дело? Да, определённо не в ней: Станислав понял это, когда ощутил, как, не двигая головой, отводит в сторону взгляд от проходящей мимо Лены.
Ему было стыдно, ужасно стыдно. Он только теперь понял, как чудовищно накосячил, уснув на этом несчастном диване под этим несчастным солнцем, которое так нещадно светило. Как на него теперь смотрит весь отдел и особенно Лена. Да плевать даже, что они думают. Он, рядовой, линейный, то есть, специалист, грубо нарушил правила внутреннего трудового распорядка. Все учебники, все тренинги, всё, решительно всё ему предписывало так себя не вести, его всем ставили в пример, а он так внаглую задрых. Может, ему сделают замечание или даже оштрафуют, но какой, чёрт побери, конфуз вышел! Он всего три месяца здесь работал, он так хотел здесь работать, выдержал все собеседования, и ещё не успел заработать репутации – и всё могло пойти коту под хвост. Ему хотелось отхлестать себя по щекам. А у него ещё хватало совести поучать кого-то буквально час назад! И ещё японцев в пример приводить! Да настоящий самурай бы от такого позора наверняка бы сделал харакири.
Надо было как-то отвлечься, и быстро, пока обеденный перерыв не закончился: часы на смартфоне отводили ему восемнадцать минут. Кофе был неплохой, в общем, идеей; чёрная эспрессо-машина в золотом свете сверкала, как надраенный пятак, как бы требуя подойти и нажать на кнопку. Угольно-чёрный кофе в обрамлении молочно-белой чашки; запах ударял в нос так, что в глубине головы становилось больно, и вкус был горше хинина, и совсем не бодрил.
И не помогал: от него только сохло в горле и захотелось кашлять:
- Стас, ты точно в порядке? – подскочила Лена, - Не простыл? Апрель же, самое время…
- Нормально, - он поправил голос и снова закашлял, - не в то горло попало.
Он отставил чашку и глянул на часы: осталось двенадцать минут. Лена стояла рядом, не давала как следует сосредоточиться, и он вышел сам – в коридор и затем на лестницу. Там было темновато, но всё равно как-то цветисто, просто цвета были другие – серые, оливковые, белёсые, и от их насыщенности всё равно тянуло зажмуриться.
Была в этом здании одна странная штука, про которую Станислав знал, но никак не решался проверить: доступ во все отделы и даже на некоторые этажи был по магнитным ключам, но крыша была не заперта. Юрий Павлович и Дима периодически туда ходили, и его звали с собой. Он шёл наверх, ломая острые носки офисных туфель о скосы ступеней, девятый этаж, десятый, одиннадцатый. На четырнадцатом, последнем, перила кончались, упершись в стену, и дальше наверх, под высокий потолок с единственной тусклой лампой, вела узкая и крутая металлическая лесенка, вроде корабельного трапа. Там, в этой темноватой и запретной высоте, жутко, как стая филинов, ухали лифтовые машины, и за тонкими стенами свистел ветер, выдавая странную близость улицы.
Он огляделся ещё раз: камера на четырнадцатом смотрела в сторону и от входа на этаж, и от лестницы, в коридоре никого не было. «Трап» оказался непрочным, ступеньки точно проседали под ногами, машины ухали, ветер свистел. Ручка маленькой, с высокой приступкой, двери на крышу, поддалась с трудом, и ворвавшийся на лестницу поток солнца и ледяного воздуха чуть не сшиб его с ног.
На крыше было холодно и ветрено, но пекло и слепило нещадно, сквозь закрытые веки и руку, к ним поднесённую, как не слепило никогда, даже когда ему как-то раз вырезали в больнице чирей, и светильники в операционной били прямо в лицо. Он на миг открывал глаза, и тут же зажмуривался снова; оставшийся на крыше, нестаявший ещё снег искрился и тоже слепил, как миллион мелких и колких солнц, там, где снег сошёл, ядовито-сиреневым на чёрном искрился рубероид; свет отражался в проводах, накидывал канареечные пятна на белые короба кондиционеров и на керамогранитную обшивку стен, даже на серую дверь, из которой он вышел.
Прошло много, как Станиславу казалось, времени, прежде чем он решился убрать руку, а потом открыть глаза. Но и тогда пришлось смотреть вниз, под ноги. Он мелкими шагами подошёл к краю крыши и осторожно заглянул вниз, в траншею асфальтовой тени, где дома стояли стена-к-стене, ехали машины и шли люди. Туда, на асфальт, можно было смотреть безопасно, ему казалось, будто он сам едет за рулём и глядит вперёд, а ресницы – это солнцезащитный козырёк, который всё равно до конца не спасает, но как-то обнадёживает. Он читал, что многим, кто смотрел с балкона или с крыши вниз, хотелось прыгнуть, но ему не хотелось. И это тоже обнадёживало.
Он взглянул на часы, и обнаружил, что время на самом деле ещё есть – пять минут. Вебинары по тайм-менеджменту говорили, что за пять минут можно много успеть, если правильно себя мотивировать. Ну, за четыре – ещё минута потребуется, чтобы спуститься вниз. И за эти четыре минуты он решил попробовать себя простить.
Это ведь действительно была мелочь. Ну, сущая мелочь. Ну, подумаешь, солнце ярко светит, разморило, уснул. Нет, он обвинял солнце – значит, так не пойдёт. Причину надо было искать в самом себе. Ещё раз. Если он заснул – значит, хотел спать. Если хотел спать – значит, устал или не выспался. Если устал… он не мог устать, потому что никаких сложных дел утром не было. Разобрал почту, всем отписался, ну и так далее, всё как обычно. Если не выспался – надо ложиться на полчаса раньше, то есть, в двадцать три тридцать.
Вроде всё просто, но как-то не помогало. Он начал перебирать прошлое, цепляться за него ногами, точно он на самом деле всё-таки упал с крыши, и искал, на что бы мягкое упасть, или за что ухватиться, пока не разогнался слишком сильно и не расшибся насмерть. Перед глазами проносились моменты, точно листы в старом фотоальбоме, и в них не было ничего предосудительного. Вот он на утреннике в детском саду, в костюме мушкетёра. Это был самый красивый костюм, даже девочки завидовали. Вот первый класс, проверка техники чтения. Сто девять слов, первый результат. А вот пятый, городские соревнования по плаванию. У него третье место, но он занимался всего год. На следующий будет первое. А вот школьная олимпиада по географии. А вот городская по русскому. И окружная – по английскому. Вот золотая медаль. Вот университет, красный диплом, магистерская, MBA… Он всегда хорошо себя вёл, хорошо учился, занимался спортом. Он получил престижный диплом, нашёл хорошую работу, сразу попал на перспективную должность. Потом, набрав опыта, перешёл сюда – на ещё более перспективную. Он был не так уж плох, если вдуматься. Наверное, всё-таки можно было себя простить, и подумать над режимом дня.
Решив так, Станислав резко выдохнул, и ветер, трепавший его по щекам, всё никак не давал как следует вдохнуть снова. Он поднял глаза, и попытался всмотреться в небо. Голубизна отдавала какой-то белёсой чернотой, как погашенный монитор. Утром ещё по его краям, от горизонта, ползли редкие облака, но теперь от них не осталось и следа; золотое, почти добела раскалённое солнце сияло так, что и теперь к нему было не привыкнуть, и козырёк ресниц не спасал, точно это был свет в конце тоннеля.
Он перевёл взгляд на часы. Но солнце отражалось в сапфировом стекле, стрелок было не разглядеть.

…кто-то ударил его по щеке, да с такой силой, что, кажется, сломал пару зубов. Он открыл глаза, но ничего перед собой не увидел, только мутно-серые тени. Он отчего-то хрипел, не мог ни нормально вдохнуть, ни пошевелить головой, ни вообще чем-нибудь пошевелить, кроме грудной клетки; все мышцы напряглись и ужасно болели, даже палец невозможно было согнуть.
Он заглатывал воздух, шевеля челюстями, вдыхал, выдыхал, и прежде вдыхал снова, но внутри что-то сильно сжалось и отпускало очень медленно. Говорить он не мог – он это чувствовал, и даже не пытался. Но зрение постепенно к нему возвращалось: перед ним сидели на коленях здоровенный мужик, вдвое больше него самого, в выцветшей синей куртке, и Лена – на бледном, как полотно, лице, краснели мокрые глаза; крашеные в соломенный волосы с отросшими корнями висели, как сосульки.
Мужик протянул к нему руку, и начал ощупывать шею – это тоже было больно.
- Я же говорю, вам сильно повезло. И что вы вовремя пришли, и что мы быстро приехали. И что он ничего себе не сломал, пока вы его снимали.
- Ни-че-го? – Лена говорила вполголоса, поднося руку ко рту.
- Абсолютно. Гортань цела, позвоночник на ощупь тоже, но нужен рентген. На чём он, кстати, висел?
- На галстуке, – она достала откуда-то яркую, цветистую тряпку, – на вот этом.
- Жёлтый с колибри, – тот усмехнулся, – но это хорошо, что широкий.
Он подхватил Стаса одной рукой под плечи, другой под поясницу, и положил на пол.
- Двигаться даже не думай, понял? – он погрозил Стасу пальцем, как будто тому было три года.
Он и не думал двигаться. Потолочные обои в коридоре, если в них вглядеться, походили на мелкомасштабную карту в Google maps, со множеством линий рек. Белые, как если спутник пролетал над местностью зимой.
- Вы его жена? – голос звучал где-то высоко над стасовой головой.
- Да… Вы его заберёте?
- Конечно.
- А разве не в психиатрическую?
- При таких состояниях есть риск развития отёка лёгких, да и травм шейного отдела исключать нельзя. Минимум несколько дней он у нас проведёт. Это первая попытка?
- Да. Ну, я про другие не знаю.
- Тем более нет повода. Там будет консультация психиатра, не переживайте.
Мужик принёс ошарпанный оранжевый чемоданчик, достал шприцы и какие-то ампулы, наложил жгут на руку. Укол, так укол, Стасу было всё равно.
- Это раствор глюкозы и фуросемид, - сказал мужик Лене, - а вы бы пока ему вещи в больницу собрали…
- Хорошо, я сейчас…
Потом пришли два медбрата, уложили Стаса на каталку и повезли. У дверей стояла Лена с пакетом и телефоном.
- Перед выпиской зайду и отдам ключи. Если что надо в квартире – позвони Диме или Юрию Павловичу, я им дам запасные.
- А это кто? – зазвучал откуда-то ещё один голос.
- Друг его и отец, - буркнула Лена, и снова наклонилась к Стасу, - если что – им звони. Понял?
Стас попробовал сглотнуть, и смог, и тогда решился попробовать сказать:
- Да.
Вместо «да» получилось что-то неразборчивое, но Лена его, кажется, поняла.

После грузового лифта каталку везли по стылой улице, по грязному апрельскому снегу, к скорой, которая стояла чуть не у соседнего подъезда – ближе было не подъехать из-за множества машин во дворе. Медбратья захлопнули двери; а говоривший с Леной мужик – надо думать, фельдшер – сел у Стасова изголовья, и начал заполнять какие-то бумаги.
Машина тронулась, и все кочки на снегу, все выбоины в асфальте, принялись бить Стаса по спине, не очень больно, но очень часто.
- Ну и чего тебе не жилось на свете? – спросил вдруг фельдешер.
- Работа… - Стас уже не так сильно хрипел, и не так боялся говорить.
- Что, уволили?
- Нет, не приняли. С прежней полгода назад сократили.
- Со всеми бывает, чего уж так-то?
- Эту еле нашёл. Там полиграф и собеседование в четыре этапа, я последний завалил. Жена сказала – на работу не устроишься, уйду.
- Так теперь точно уйдёт. Уже, собственно. Доволен?
- Да не очень, - Стас попробовал улыбнуться, но мышцы всё ещё плохо слушались.
- Ну и зачем вешался?
- Денег нет, работы нет, учился шесть лет, старался, дипломы, курсы, всё без толку, жена говорит – бездельник, а, что там… - он смог даже махнуть рукой.
- Эээ, полегче, полегче, мы ещё с шеей твоей не разобрались. Лежи и не двигайся. Да и дыхание мне твоё не нравится. Давай-ка я тебе маску надену, пока едем.
Резиновые ободки маски плотно прилегали к лицу, и дышать в ней в самом деле было легче. Стас прижал руки поплотнее к телу, чтобы не болтались, и старался не шевелиться, как сказали. В холодном полумраке машины отчего-то клонило в сон.
- Жизнь один раз даётся, знаешь ли… - фельдшер шкрябал дешёвой ручкой по сизой бумаге, - поэтому сдаваться нельзя. Если не получилось один раз – значит плохо старался, получше подготовишься, любую работу найдёшь. Главное на месте не сидеть, главное стараться. Знаешь, сколько у нас таких висельников? Надоело уже по вам ездить. Дело надо делать, а не сопли жевать.
Машину снова тряхнуло, и Стас почувствовал, что отчаянно хочет по малой нужде, так, что может и не дотерпеть. Но на лице была маска, и двигаться было нельзя.
- А знаешь, - сказал вдруг фельдшер каким-то уже совсем другим, размеренным, голосом, - был такой китайский философ Чжуан-цзы. И вот, рассказывают, ему однажды приснилась бабочка. А он проснулся и не мог понять, может, это он ей приснился…