Литературный журнал

Однажды ночью Калининых разбудил громкий стук в дверь. Отец Георгий поднялся, вышел, пожимаясь, в сени. На пороге стояла тетя Фрося; из-за спины ее густо задувало метелью.
— Вере Семеновне очень плохо, — пролепетала тетя Фрося. — Зовет вас, батюшка.
В отце Георгии тягостно забилось сердце. Еще ни разу в жизни не приходилось ему соборовать человека перед смертью. Надеясь, что Вере Семеновне все-таки станет лучше, он накинул на плечи пуховик, поцеловал жену Настю и ушел.
Вера Семеновна лежала в кровати, укрытая вся — одеялом, впалая грудь — желтой шалью. В последние дни она почти не вставала с постели. Отец Георгий сел рядом на табурет. Глядел в ее мякотное лицо с запавшими глазами и не мог поверить, что она всерьез умирает.
Когда отец Георгий, пять месяцев назад, впервые вошел в порученную ему сельскую церквушку, его встретила щепотка старушек в платочках, заранее предупрежденных о «молодом батюшке из Москвы». Они несказанно обрадовались отцу Георгию, а самая бойкая среди них — как раз Вера Семеновна — хлопнула в ладоши:
— Ну, слава Богу! Будет кому всех нас тут хоронить!
— Да зачем же сразу «хоронить»?! — рассмеялся отец Георгий.
Он тогда был твердо убежден, что старики не умирают. И сейчас ему казалось, что Вера Семеновна только так — болеет. К тому же после исповеди и соборования она вдруг стала очень весела — много говорила:
— Батюшка, когда я умру, положи со мной в гроб вон ту фотографию. Там моя дочка. Не забудешь?
— Не забуду, — отвечал он.
— И вон ту шкатулку: подруга на свадьбу подарила. И вон ту икону Богородицы. Я ее с Валаама привезла.
— Не переживайте, — говорил со снисходительной улыбкой отец Георгий. — Всё будет.
— А еще, батюшка, самое главное — вот эту шаль: мне ее муж купил в Ростове. Он умер двенадцать лет назад, и я теперь — иду к нему. Ты пообещай, что не забудешь.
Отец Георгий улыбнулся.
— Не забуду, обещаю.
Тетя Фрося позвала отца Георгия выпить чаю, а сама уселась подле Веры Семеновны. Минут через десять, когда отец Георгий доедал пятое печенье, тетя Фрося вышла из спальни: лицо ее было строго и бледно. Отец Георгий понял, что всё кончено.
Странно, но он остался совершенно равнодушен к смерти Веры Семеновны: исполнил обряд, ничего не забыл, нигде не сбился и чувствовал даже некоторое удовлетворение.
После отпевания в церкви гроб взяли на плечи крепкие ребята, принесли его на кладбище и опустили в вырытую яму. Лопаты вонзились в мерзлую плоть земли, комья глины и снега упали на крышку гроба. Отец Георгий долго заглядывал в яму, затем поднял глаза на лохматые кладбищенские ели и — выше. В сером небе кружили вороны, а там, внизу, у могилы, засыпанной снегом и землей, среди деревянных крестов, стояли старушки, Настя и сам отец Георгий.
Потом все ушли на поминки, которые устраивала тетя Фрося, а отец Георгий остался один у могилы Веры Семеновны.
Он думал о том, что под этим северным русским небом легко потерять Бога, но тем слаще уверовать в Него, когда наступит весна, и высветит горячее солнце, и нальются липкие почки. Закаркал хрипло, словно прочищая горло, ворон; упал снег с черной еловой ветви.
Наконец у ограды появилась Настя в шубке, как белая лисица, вытянула шею.
— Юра, ты чего там стоишь? Все только тебя ждут.
Настя подошла к отцу Георгию, положила руки ему на плечи, и он вдруг сам обратил к ней лицо.
Тогда-то она увидала: его глаза — тоскующе черные, как ночь без звезд, как смерть без покаяния, — глаза его широко распахнулись, и отец Георгий вдруг рассмеялся:
— Представляешь! А ведь про шаль-то я забыл!