Литературный журнал
№23
июЛ
Поэт Ганна Шевченко

Ганна Шевченко — В другом, нешуточном раю

Ганна Шевченко — поэт, прозаик; постоянный автор журналов «Арион», «Дружба народов», «Интерпоэзия», «Homo Legens», «Интерпоэзия» и других.
Лауреат международной премии имени Фазиля Искандера и премии Gabo Prise Winner (Великобритания), финалист поэтической премии «Московский счет», лауреат международного драматургического конкурса «Свободный театр». Член Союза писателей Москвы.
* * *

Мне в детстве было многое дано:
тетрадь, фломастер, твёрдая подушка,
большая спальня, низкое окно,
донецкий воздух, угольная стружка.

Когда на подоконнике сидишь,
то терриконы сказочней и ближе.
Мне нравилась базальтовая тишь
и мёртвый флюгер на соседней крыше.

А за полночь, сквозь шорох ковыля,
сквозь марево компрессорного воя,
подслушивать, как вертится Земля,
вращая шестёренками забоя.


КАПСУЛА БЛОКА

Вот мое тело, важный, простой белок,
едет через таможню, а за окном все то же:
ночь, привокзальный морок, улица и фонарь,
медленный пограничник в белой рубашке, боже,
вот моя сумка, я трепещу как тварь,
вдруг обнаружит, что у меня под кожей
спрятан в коробке сам Александр Блок,
спит как щенок, прихлопнув себя рогожей.

Уйди, пограничник, я еще молода,
если не веришь, я перекрашу имя,
капсула Блока действует на меня
я начинаю путаться в псевдониме.
Знай, пограничник, вся моя болтовня,
будет короткой, как выброс адреналина,
будет подземной, вычурной, как вода
с запахом севера, с привкусом украины.

ПЕПЕЛЬНИЦА

Спит придорожный камень и видит сон:
небо созрело,
тучи со всех сторон
пенятся, пузырятся и все черней
ветер шампанский в чаше пролитых дней.
В колотом небе льдинки острее сна —
гром накаляет комнату докрасна,
тихую спальню со столиком посреди,
комната стонет,
в окнах ее дожди.
Столик подрагивает,
пепельница звенит,
к самому краю воздух ее теснит,
никто не подхватит, руки не протянет ей,
пепельница на грани,
камень, проснись скорей.

* * *

Запределен четвертый этаж,
беден в окнах подольский пейзаж,
черен город в белесом тумане,

выйдешь в утренний шум налегке —
шевельнется синица в руке,
воробей затрепещет в кармане.

Эти птицы прибились ко мне,
поселились в моей тишине,
я зерном их кормила, жалея.

Я им матерью доброй была,
но зачем мне четыре крыла,
если воздух воды тяжелее.

Не нужны мне ни свет, ни заря,
ни рябина среди пустыря —
я все тяжести безднам вернула.

Ни воды, ни земли, ни огня,
лишь две птицы и их трескотня
на каштане замерзшем, сутулом.

* * *

Сидел на камне человек, я помню, он сказал,
что этот город, этот дом, гостиница, вокзал,
химчистка, школа, магазин, деревья, детский сад,
дорога с вилками столбов и мэрии фасад,
плотина, небо над землей и даже облака,
все это, в общем-то, еще не создано пока,
а только кажется тому, кто в холоде возник,
от ветра сжался, приподнял высокий воротник,
тому, кто думает, что бог — огонь или рыбак,
тому, кто смотрит на пустырь, не замечая, как
сидит на камне человек, тот самый, что сказал:
все это фенечка, пустяк, не верь своим глазам –
другой, хороший бог, в другом, нешуточном раю,
тебе подарит всю любовь, всю ненависть свою.