Литературный журнал

Лена Элтанг, лауреат Волошинского фестиваля 2024 в номинации «Стихотворение, посвящённое Киммерии, Коктебелю и Волошину», известна не только как поэт, но и как прозаик. Проза её – витиеватая, ритмичная, язык – верлибрический:

Все обломки кораблекрушения похожи один на другой.
Как мертвые собаки.
Мертвые собаки теряют породу и приметы пола. Имя они тоже теряют. Рассказывая о них после их смерти, вы говорите просто: моя собака любила то, моя собака делала так. С людьми – совсем другое дело.

Первый роман – «Побег куманики» (2006, издательство «Амфора») вошел в лонг-лист национальной литературной премии «Большая книга», шорт-лист «Национального бестселлера» и премии Андрея Белого. Роман «Каменные клёны» (2008, издательство АСТ) стал победителем премии «Новая словесность». Он пережил несколько переизданий, последнее, самое свежее – 2023 год, издательство «Альпина».

«Каменные клёны» – псевдодетективный роман, действие которого происходит в Уэльсе, в пансионе «Каменные клёны». Повествование строится на дневниковых и бытовых записях нескольких персонажей. Саша Сонли – девушка, прослывшая «русской ведьмой», которая, как считают сельские жители, убила свою сестру. Постоялец Луэллина, бывший учитель античной истории, ныне – преподаватель вождения с посттравматическим синдромом. Письма Хедды, мачехи Саши, а также соседки Луэллина – Табиты. Чат местных сорванцов, которые мечтают раскрыть убийство Эдны-Александрины, сестры Саши. «Лицевой травник», написанный на старославянском языке. Все события мы узнаём оттуда – это и эпистолика, и поток сознания, и поддельные (и истинные) дневниковые записи. Такое построение повествования – рутинные, повседневные записи о текущих событиях и переживаниях, из которых складывается мозаика романа – важная особенность прозы Лены Элтанг. Персонажи ведут эти записи, как будто им очень нужно выговориться и излить душу хотя бы бумаге, невидимому читателю.

У каждого из пишущих собственный стиль речи, своя образная система, которые характеризуют его мировоззрение, характер. Например, дневник Луэллина Элдерберри больше похож на поток сознания с отсылками к мифологии.

…подумаешь, поцелуй, думал я, да люди целуют все, что под руку попадется: молитвенник, чужого ребенка, пистолет, землю, мезузу на косяке двери, фишку в казино, даже покойника целуют, хотя это ни в какие ворота не лезет, но что с них возьмешь, если даже будущий король тары поцеловал ведьму в обмен на воду из колодца.

Дневник Саши – мифологизация собственной жизни, отдающая терапевтическим эскапизмом: «Я мариную бутоны одуванчиков! Я сушу семена пиона на подоконнике! Я летаю на ветках бузины! Обнимите же меня». Её речь напоминает мыслисошедшего с ума преподавателя изящной словесности: сплошь цитаты, аллюзии, богатое пиршество интертекстуальности:

Что мне посеять здесь: розмарин, которым пахнет время, или крокус — тело убитого Меркурием друга, или белый вереск, спасающий от чумы? Что мне написать здесь: гомеровскую строку про бессмертных собак Гефеста, золотую и серебряную, или угрюмые слова зороастрийского бога?
Пожалуй, Хугину и Мунину зороастриец больше понравится, это ведь он сказал, что убийца собак, стерегущих дом, поплатится сильнее, чем волк, попавший в смертельную западню.

Впрочем, автор не стремится блеснуть эрудицией, ссылаясь на средневековую литературу, древние поверья и мифы, культурные явления. Элтанг следует идее своей же героини: «Вечно мне хочется объединить чужой завидный текст со своей реальностью», создавая тем самым достойное обрамление для сюжета из обильных метафор, отсылок, цитат. Эта языковая игра превращает мир «Каменных клёнов» в яркое пятнистое пространство, где один образ перетекает в другой.

…Зачем я послушалась воображаемую Прю и подкрасила губы? На моем лице даже бледная косметика выглядит, как синие полосы на женщинах племени гурупи. К тому же глаза у меня сразу высохли от непривычного света: ледяная белизна лилась из зернистых ламп в потолке отеля, будто из глаз дракона, закопанного Луддом у подножья холма. (Отсылка к одной из валлийских легенд из сборника Мабиногион, XII-XIII вв.)

…Моя сестра пропала несколько лет назад, и теперь уже не важно, по какой дороге она отправилась: по юго-восточной, куда вели найденные в сарае письма с индийскими марками, по северо-западной, за невзначай украденным у меня смотрителем, или по дороге из желтого кирпича, в поисках подходящего Гудвина. Важно другое: куда бы она ни пошла, на ее подвязках вышито алыми орденскими буквами: Позор тому, кто об этом дурно подумает! («Honni soit qui mal у pense», девиз английского ордена Подвязки, учрежденного королем Эдуардом III.)

Местами эта языковая игра избыточна, иногда так и просится некоторый «воздух», простота. Но «воздуха» в этих лексических и метафорических наслоениях мало, из-за чего подчас создаётся ощущение нагромождения, через которое тяжело продраться, хотя и очень хочется. Интеллектуальный текст на грани перегруженности – собственно и есть стиль Лены Элтанг.

А вот герои романа, напротив, будто бы понятны и даже привычны: сирота, чей отец привёл в дом мачеху, которая в последствии попыталась отобрать пансион (архетип из народных сказок «Крошечка-Хаврошечка», «Морозко» и прочих). Сводная сестра как антипод, противостояние с которой, правда, пойдёт по несколько нетрадиционной траектории. Мнимый «инспектор», который задался целью вывести «ведьму» на чистую воду, но павший жертвой её подлога. Мать, хоть и ушедшая в мир иной, но всё ещё дающая советы на страницах «травника». Противостояние односельчан и всего мира, инаковость героини.

Может показаться, что нас погружают в детективную историю, заставляя поверить в убийство сводной сестры, но, если всмотреться, становится заметна традиционная архитектура сказки с понятными и близкими с детства персонажами. Вот только сказочность переплетается современностью, а иносказательность заменяется эмоциональным надрывом и искренними чувствами.

Роман крайне герметичен, оторван от реальности (похожее герметичное пространство можно наблюдать в «Теореме тишины» Даши Сиротинской (2024, издательство Ивана Лимбаха) – замкнутость персонажей в своем сложносочинённом мире без интеграции с «вовне»). Его герои живут каждый в своём коконе, миры эти сложны для понимания (и другим персонажам, и читателям в том числе). Так как строится он на записях, в процессе чтения становится ясно, что мы имеем дело с ненадёжным рассказчиком. Детективная линия становится всё менее логичной и обрастает противоречивыми подробностями, да и в принципе теряет свою важность. А читатель перестаёт доверять персонажам.

Но вскоре он открывает их для себя заново. Узнаёт с другой стороны. Диалог, который ведется с читателями, сначала с увёртками, со временем становится всё более доверительным. Как и живым людям, им слишком больно и страшно раскрываться, проще носить маску, притвориться кем-то другим. Поняв, что собеседник не навредит, не причинит ещё больше страданий, они начинают говорить правду. И тем самым возвращают доверие читателя к себе.

Эти герои – и есть «каменные клёны», вынужденные из-за непринятия и непонимания мира обрастать бронёй и уходить в себя. А в конце два обособленных, отторгнутых всеми и вся клёна находят друг друга. Преодолев стадии взросления и проживания потерь, сепарацию от родителей, при этом сохранив целостность личности. И вполне закономерен счастливый конец – обретение «настоящего» любимого человека, а не жалких фантомов, к которым тянулась Саша в поисках тепла; встреча с новой жизнью – рождение щенков (а начался роман со смерти отравленных собак). Автор собирает весь паззл, построенный на сказочном нарративе и литературоведческой шараде. И полная картина кажется законченной и цельной.