***
Зимний день почти укладывается часа в четыре –
время, что занимает перелёт из Санкт-Петербурга
в Нижний Новгород – с ожиданием
после регистрации с видом на лётное поле,
с поневоле вынужденным бездельем, безвременьем –
обозреваешь ушедшего года пропасти и вершины.
Ехал в Пулково в позднее ингерманландское утро,
и вот и вечер присыпал облачные морщины
как театральная пудра.
***
А из фонтана
на бывшей площади Минина и Пожарского
прорастёт карликовая крапива иль тамариск.
Лишь обелиск
героям тысяча восемьсот двенадцатого года
скульптора Мартоса пребудет на прежнем месте,
превратившись в гранёную ось времени,
что пролилось, как песок,
и режет глаза.
И еще на своем месте, наискосок
останутся небеса.
***
Утробный рокот яузского шлюза,
мышлением прирученной реки.
И в шлюз входящая, теченью вопреки,
посудина, идущая без груза.
Так сбросить лишний груз
ввиду зимы
спешим и мы.
Чтобы взойти
на белые холмы,
нам не нужна постылая обуза
весенних планов, летних важных дел.
Смотри, как лес за шлюзом поредел,
и солнца белый шар уже задел
карниз, а тот заиндевел –
знак тьмы и холода коварного союза.
***
Белая цапля на кромке Босфора –
сторож границы суши и моря, споро
взлетает, пересекает луч
маяка – и исчезает в пучине туч.
Пасмурно, ветер, довольно сыро,
ходишь по берегу, точно сторож
времени, оно, задрожав, застыло,
место пропавшей цапли уже простыло,
побывав недолгою белою тенью.
Небу оставив тьму,
морю – шипенье,
сомненья – уму,
душе – смятенье.