Литературный журнал

Андрей Тимофеев (род. в 1985 году) — прозаик, литературный критик. Ведущий рубрики «Дневник читателя» на сайте «Российский писатель». Публиковался в журналах «Наш современник», «Новый мир», «Октябрь», «Бельские просторы», «Роман-газета», «Вопросы литературы» и др., газете «День литературы». Лауреат премии им. И. А. Гончарова в номинации «Ученики Гончарова» (2013), премии «В поисках правды и справедливости» (2015), премии им. А. Г. Кузьмина журнала «Наш современник» (2016). Член правления Союза писателей России, руководитель Совета молодых литераторов СПР. Член Совета по критике при СПР. Живет в Подмосковье.

Провинциальный романс

(первая глава романа)

Девочка на перроне кормила голубей. Украдкой крошила в кулачке кусок кекса, потом быстро разжимала ладонь, а птицы слетались к её ногам. Женщина в старомодном пальто мгновенно оборачивалась к дочери и раздражённо хлестала по руке. Та сжималась, замирала. Но мать опять отворачивалась к высокому бородатому мужчине, стоявшему рядом, и нервно смеялась. А девочка отщипывала новый кусок и принималась тереть его в сжатой ладони. Голуби деловито расходились, стараясь не выдать. Марина смотрела на девочку сквозь мутное стекло вагона, хотела пожалеть отверженного ребёнка, но не могла. Ей казалось, она несчастнее даже этой девочки и похожа на хромого голубя, которому всё никак не доставалось крошек.
Неделю назад её бросил муж, и теперь она уезжала из ненавистной Москвы в холодный северный город, где её ждали родственники и друзья. Они, конечно же, всё знали сразу, предупреждали, чтобы не делала глупостей, припоминали, как смотрела на них свысока, как мало звонила, увлечённая своим счастьем, и готовы были сейчас накинуться и клевать, клевать. Марина чувствовала, что должна умереть от боли и унижения, но почему-то всё ещё сидит на нижней полке пустого купе и смотрит в окно. За закрытой дверью ходили люди, раздавались голоса, глухой стук тяжёлых сумок. За час до отправления она посмотрела сайт железной дороги, и другие три места рядом оставались свободны, а ещё раз проверять не было сил.
Рядом лязгнул засов, Марина закрыла глаза и задохнулась от обиды — не могло быть, чтобы ей повезло. Чужое тело оказалось в купе, запахло кожаной курткой.
 — Здравствуйте, — сказал бодрый мужской голос.
Она сидела неподвижно, не глядя на вошедшего. Слёзы прорывались сквозь зажатые веки. Марина понимала, что вместе с ними стекает по щекам чёрная тушь, и это было унизительно, словно бы она сидела сейчас без одежды. Человек рядом продолжал топтаться и шуметь. Наконец, ещё раз лязгнул засов и всё стихло. Вагон дёрнулся в конвульсии, закружилась голова от начавшегося движения поезда.
Когда Марина открыла глаза, за окном уже тянулся длинный серый забор. На соседней нижней полке лежала кожаная куртка, дорожная сумка под ноутбук и старая книга. Человека не было. Сердце у неё колотилось. За стеной приближался голос проводницы. Та заглянула, деловито уточнила номер места и вышла. Проходило время, в пустом купе становилось свежее. Марина набралась сил, достала из сумочки зеркальце, смыла чернильные потёки, накрасилась заново.
Она любила мужа и не могла понять, как можно было растоптать пять лет жизни, забыть всё, что она дала ему, как помогала с его проектами в Москве, помнила, куда ему нужно завтра поехать, с кем и о чём поговорить. Жёны его коллег толстели, безвкусно одевались, а она занималась спортом, сохраняла себя красивой, только для мужа, чтобы он гордился своей женщиной. Как он не мог понять, что так любить его могла только она одна и что теперь он никому больше не нужен.
В дверь осторожно постучали, и она смогла произнести слово «Войдите». На пороге стоял молодой мужчина в белой атласной рубашке. Чтобы потянуть тяжёлую ручку двери, ему пришлось поставить на пол два стакана кофе, и теперь он неуклюже наклонялся за ними. Сначала Марине показалось, что это второй проводник, но потом поняла, что это и есть тот самый попутчик.
 — Девушка, будете кофе? Подарок от начальника поезда.
Он всё ещё держал горячие стаканы на весу и смотрел на неё с грустной улыбкой.
 — По правилам железной дороги нельзя отказываться.
Заход на знакомство был неловкий, и она имела полное право не отвечать.
 — Меня зовут Сергей, — представился он. — Сергей Шаронов.
Его лицо было симпатичным, только усы слишком тоненькие. Ему пошла бы густая борода, как у мужа, подумала она, и постричься по-другому. Он смущался и был, кажется, не опасен. Марина назвала своё имя.
 — Куда вы едете?
 — В Котлас, — ответила, морщась, ведь любому было понятно, что в Котлас может ехать только брошенная женщина.
 — Отличный город. Был там пару лет назад, у вас открывали дворец культуры. На Кирова.
Она не помнила такую улицу, наверно, это был район на другом конце от её дома.
 — А я до Вычегды, вам недолго меня терпеть.
Попутчик больше не стал ни о чём расспрашивать и сказал только несколько неловких фраз на тему того, как красив Котлас. Марина смотрела на дрожащую поверхность коричневого кофе, на которой лопались мелкие пузырьки.
Муж говорил, что она не умеет общаться с людьми и с ней интересно только мужикам, которые хотят затащить её в постель. А ещё что она ведёт себя как стерва. И то, что она теперь молчала, когда этот молодой человек пытался её разговорить, только подтверждало слова мужа. Но она не могла произнести ни слова, муж сидел в ней и держал изнутри железной хваткой.
 — Не грустите, Марина, всё будет хорошо, — сказал молодой человек, внимательно и тепло посмотрел на неё. — Я вас покину ненадолго, мне нужно позвонить.
И, не дожидаясь ответа, поднялся, завозился в сумке и вышел.
Вот, я с ним не заговорила, хотя имела право отомстить тебе, смотри, сказала она сидевшему внутри мужу, но тот не оценил, захохотал, опять обвёл её вокруг пальца: ну и дура, что не заговорила. От движения поезда опять закружилась голова. Марина сидела на краешке полки, как на жёрдочке, раскачивалась и падала, и опять падала.
Прошло около часа, попутчик не приходил. Его сумка наполовину свесилась с полки и дрожала, грозя упасть на пол. Марина дотронулась до её теплого шершавого края и задвинула глубже. И теперь ей даже захотелось, чтобы молодой человек вернулся скорее, показать, что с ней флиртуют, что она может нравиться другому мужчине. Сумка была дорогая по виду, но потёртая, её хозяин хотел выглядеть хорошо, но не заботился о своих вещах. К ремешку была привязана небольшая георгиевская ленточка. Почему он ушёл, подумала Марина, странно, что так надолго, позвонить, здесь какой-то обман. И вдруг поняла, что тот просто решил оставить её одну, и почувствовала неожиданную благодарность этому незнакомому человеку.
Нужно было застелить постель и заснуть, пока не поздно, но сил не осталось, и она легла на голую полку, накрывшись простынёй, как покойница в деревянный гроб.
Попутчик появился ночью. Приоткрыл тяжёлую дверь на узкий проём, чтобы меньше света попало внутрь, и с трудом пробрался через него. Поезд как раз останавливался на станции, и сутулую фигуру то и дело выхватывали проплывающие мимо фонарные круги.
Марина поднялась и села на своей полке.
 — Извините, я вас разбудил,
Он нелепо обращался к ней на «вы», как дети в школе, у которых она вела практику на старших курсах педагогического.
 — Почему ты всё время выкаешь, я что, старая?
 — Привычка, — смутился он.
Видимо, ему не хотелось при ней возиться с бельём, и он присел на полку, но не говорил ничего. Марина вдруг разозлилась на эту беспомощность.
 — Как называется станция?
 — Данилов.
 — Хочешь прогуляться?
Он посмотрел на неё с удивлением и опять тепло улыбнулся.
 — Да, давай.
На перроне было по-вечернему приятно и тепло. Поезд остановился на крайней платформе, прямо через пару метров начинался лес, протягивая ветви навстречу спускавшимся по подножке пассажирам. Проводники стояли под двое, как незадачливые часовые. В воздухе был разлит запах сирени, и внутри что-то щекотало, откликаясь на этот запах и на живую тишину леса.
 — Ты сам из Вычегды?
 — Нет, москвич. В Вычегде жил один важный для меня человек… А ты?
 — Я родом из Котласа. А теперь меня бросил муж, и я возвращаюсь домой, неудачница, — высказалась и посмотрела на него пристально, как отреагирует.
Как кто-то мог бросить такую красивую девушку, должен был по всем правилам ответить он, но только покачал головой.
 — Понимаю, это тяжело. Но, может, к лучшему. Любой кризис это движение вперёд.
 — А ты женат?
 — Нее, свободный волк, — засмеялся и опять по-детски смутился своей фразе.
Они прошли вдоль перрона к раскидистым ветвям. Влажные листья сирени блестели в свете фонарей. Справа возвышался деревянный мост, перекинутый через железнодорожные пути. Станция виднелась за длинным телом поезда.
Ей хотелось почувствовать себя живой и красивой. Но попутчик больше ничего не говорил, трогал сиреневую гроздь, не отрывая, чтобы подарить ей. Может, боялся, может, набивал себе цену.
 — Сколько ещё стоим?
 — Минут двадцать, может, больше.
 — Я погуляю одна, ты не против?
И, не оборачиваясь, пошла дальше по перрону.
Когда она только переехала в Москву, ей часто хотелось обратно в Котлас, но мужа нельзя было уговорить даже просто съездить туда на выходные. Зимой его раздражали морозы, летом — комары, от них его руки покрывались коркой бесконечных волдырей. Север всегда показывает, кто чего стоит, подумала мстительно.
В ту их первую весну, сразу после медового месяца, они сильно поссорились. Марина на месяц вернулась назад, но в самом Котласе долго оставаться не могла и уехала в деревню на другой берег Северной Двины, где у родителей оставался старый дом. Больше не было в её жизни такого времени как бы в проломе между жизнями. Она целыми днями ходила по тайге, собирала лисохвост и красный клевер, засушивала их, не для чая, а для красоты. А потом муж приехал на машине с корзинкой пластмассовых цветов, просил прощения и расписывал, как они будут счастливо жить вместе. Марина зачем-то дала себя уговорить, решив стать хорошей женой, раз он действительно так сильно её любит, что приехал в самое ненавистное для себя место на свете…
Марина подумала, что, может, у неё получится пережить пару дней унижения в доме у матери, скрываясь от назойливой родни. А потом забрать ключи и до осени опять уехать в деревню. И в будущей жизни появился просвет. Но вместе с ним и новый страх, вдруг поездка сорвётся.
Попутчик не стал ждать на перроне и уже сидел в тёмном купе с книжкой в руках. Марина вошла, забралась с ногами на свою полку.
 — Расскажи мне о своём важном человеке. Это женщина?
Тот задумчиво покачал головой.
 — Нет, это был писатель. Его звали Валентин Голованов, не слышала такого? В школе проходили раньше.
 — Это его книгу ты читаешь?
 — Да. Он был лидером русского движения, когда рушился Союз. В 93 году после штурма Белого дома его должны были расстрелять, но он чудом спасся… Тебе, наверно, не очень интересно?
 — Нет, почему, очень. Продолжай.
 — Сложно вот так вот объяснить до конца, слово всегда ложь, знаешь… Если хочешь, перескажу тебе какой-нибудь момент из его книжки, и ты поймёшь. Хотя, наверно, лишнее. Просто судьба дала мне возможность познакомиться с его семьёй и быть рядом, когда он умирал. Поэтому мне хочется говорить о нём так много…
Выговорил «перескажу», будто Марина и правда была учительницей, а он отвечал «домашку». Но это теперь не раздражало, наоборот, нравилось, что попутчик говорит с ней серьёзно. Муж никогда так не делал. Если они сидели в баре с его коллегами, а она вставляла что-то в общий разговор, тот фыркал, показывая, что всё это чушь. Марина устраивала ему истерики, но он умел ласково приобнять и сказать успокаивающую ерунду, а она велась.
 — А вот мой муж даже ребёнка не хотел, — высказала то, что было самое близкое к теме семьи. — Если бы я родила, он бы мне ни в чём не помогал. Хотя нет, нанял бы няню, а потом вынес мозг, что не могу сама справиться…
 — Сложно, если мужчина не хочет исполнять свои обязанности.
 — Да, вот ты правильно сказал. Бывают же такие безответственные. Почему-то именно мне так подфартило… А ещё он говорил, что я не умею слушать. Но я умею.
Он несколько секунд молчал, потом произнёс серьёзно и даже слишком жестоко:
 — Извини, но мне кажется, тебе не нужно вспоминать то, что говорил твой муж. Ты красивая женщина, у тебя всё будет хорошо.
Она задохнулась от внезапной жалости к себе. Как же ты затюкал меня, подумала раздражённо, а тут первый попавшийся мужик говорит, какая я настоящая, и я готова разрыдаться. Поправила причёску, потом откинулась на мягкую спинку и изо всех сил потянулась в темноте, первый раз за долго время ощущая своё кошачье тело. И глубоко вдохнула воздух, наслаждаясь самым сильным, что может быть в жизни, — ощущением собственной красоты и желанности. И сама удивлялась себе, ведь не совсем ещё умерла…
 — Ну, рассказывай дальше, — сказала капризно.
 — Тебе правда интересно?
 — Да, да, конечно!
 — Если хочешь, подарю тебе его книгу. Почитай, тебе должно понравиться.
 — Хорошо. Я послушная девочка, если мне говорят, я делаю.
Ложечка в стакане давно остывшего кофе особенно звонко задребезжала. Марину тревожил этот звук. Он как-то понял это, достал ложку и положил на стол. Некоторое время ехали молча, а потом ворвались в светлую полосу, и Марина увидела, что попутчик смотрит спокойно и всё про неё понимает. Вроде бы нормальный парень, не станет преследовать, названивать, взвешивала она его на невидимых весах. И чувствовала нарастающее оживление внутри от самой возможности отомстить мужу.
 — Принеси мне кофе, пожалуйста, — попросила, чтобы немного отдышаться.
Попутчик наклонился, чтобы забрать холодный стакан, и вышел.
Мерно стучали колёса. Было слышно, как по проходу ходит человек и кашляет, будто тщетно хочет выплюнуть свою боль. Тело опять обессилело, схлынула волна. Марина взяла телефон и проверила сайт железной дороги — оставшиеся два места в купе были по-прежнему свободны до Котласа. Приняла окончательное решение, но это выжало из неё оставшиеся соки. И ждала уже безразлично, словно нужно было сварить ежедневный суп.
 — Если этот человек умер, зачем тебе в Вычегду? — задала заготовленный вопрос, когда тот вернулся с двумя чашками кофе, шоколадкой и пачкой круасанов.
 — Так просто не рассказать… В Вычегде страшная ситуация, ну как и везде в России, наверно. Этот писатель жил в доме, небольшой такой двухэтажный дом. Вообще-то это объект культурного наследия. А местные чиновники собираются снести его и несколько домов рядом, срубить парк и построить на их месте высотки. Всё куплено, обычные люди не могут ничего добиться.
 — А ты можешь?
 — Я попробую.
Он разорвал пачку круассанов, слишком резко, так что те рассыпались по столу. Рассердился, сгрёб выпавшие и бросил себе на полку, а она закатилась нервным смехом.
 — Прости… Я неадекватная сегодня… Продолжай.
Он с тревогой посмотрел на неё, а потом кивнул и поморщился, вспоминая своё.
 — Ну что продолжать… Эти ублюдки выселяют людей чуть ли не на улицу. По закону должны предоставить равноценное, но там такое равноценное… ещё на фундаменте. У меня была корочка помощника депутата Думы, так, по случаю получил, на общественных началах. А когда вмешался, сразу аннулировали, прямо из Москвы, представляешь какие связи, казалось бы, крошечная Вычегда… Справедливости нет. Встречаюсь завтра с одним товарищем из органов, вербуют, — добавил небрежно. — Ну и наплевать, по крайней мере, крови им попорчу точно.
Она удивилась, как он вдруг из смущающегося парня стал таким злым и раздражённым, и это понравилось ей.
 — А ты не боишься?
Он задумался и вдруг опять смягчился:
 — Боюсь.
 — Ты какой-то удивительный.
 — Брось, я ужасный.
 — Садись ко мне.
Попутчик доверчиво присел на полку. От него пахло мужским потом и немного куревом, и потому тянуло даже сильнее. Марина положила голову на плечо, а тот осторожно обнял невесомой рукой.
Ей нравилось лежать на его плече, слушать тёплый голос. Он был странный и обнимал её слишком бережно, но от этой бережности она чувствовала себя защищённой. И хотелось даже не просто слушать, а ещё и рассказать про себя.
 — Я на самом деле еду не в Котлас, а в деревню. Всегда хотела там жить, ненавижу вашу Москву. Прости, но так и есть…
 — Да ничего, понимаю. В деревне, конечно, лучше, чем в Москве.
 — Вот! Я вообще хочу навсегда туда уехать. Чтобы утром сидеть на веранде, пить чай и смотреть на рассвет. И ещё чтобы у меня был большой такой мужик с бородой, как леший. Строил для нас дом, ловил рыбу. А я бы его ждала…
Она понимала, что тоже говорит сейчас странные вещи. Но попутчик не смеялся, как муж, не боялся, что его заставят ехать в ненавистное место. Просто кивал, иногда добавлял что-то. Словно бы она имела право на своё желание, даже такое необычное, и не должна была подчиняться мужчине, родственникам, правилам общества…
 — Я хочу тебе рассказать то, что никому никогда не говорила. Я знаю, тебе можно. Я тоже виновата. Я изменила мужу с другим человеком, с его близким другом. Два года назад. Но это было, когда он сам меня выгнал…
 — Всё бывает, не кори себя. У тебя ещё всё будет, ты будешь счастлива, — шептал он, и Марина проваливалась в молочную негу.
Ей нужно было его горячее дыхание, чтобы растопить душу, окончательно отделить своё тело от мужа, перестать быть его. Переспать с этим понимающим человеком и уехать в деревню в новую жизнь, может, навсегда остаться там. Но ведь она не стерва, какой представлял её всем муж, она сможет отблагодарить за то, что опять почувствовала себя живой, отдаст себя, свою красоту и силу…
Он целовался робко, не пытаясь сразу повалить её на полку.
 — Я тебе не нравлюсь?
 — Нет, нравишься, очень нравишься, — повторял снова и снова, гладил по волосам.
Его слова уже путались, голова кружилась, и всё падало, падало, освобождённое от цепких сжимающих рук мужа.
Но никак не могли зайти дальше — каждый раз он останавливался, и тогда опять передыхали, постепенно успокаивая дыхание.
 — Говори… говори, пожалуйста, ещё, — просила она тогда, чтобы не дышать в темноте.
 — …первый раз мне представился шанс сделать что-то полезное, для людей, для моего народа. Я знаю, это пафосно звучит, но я так чувствую…
 — Это замечательно звучит…
 — …ощущаю себя песчинкой, отдать себя другим и сгореть. Среди бедлама, который творится в нашей стране, сделать хоть одно настоящее дело, которое тебе по плечу.
 — Ты знаешь какой… у нас в деревне за лесом виднеется купол храма, и по нему можно выйти к реке, если заблудился. Ты такой же, как этот купол.
 — Это не я. Это он.
 — Нет, ты, ты… Скажи, ведь это не грех, правда ведь? Любовь не грех?
 — Никакого греха, всё хорошо…
Она спала на его плече, когда Сергей осторожно дотронулся до мочки её уха.
 — Через пять минут Вычегда, — сказал он.
 — Как Вычегда? — Марина вспорхнула, отстранилась и раздражённо ударила по кожаной спинке. — Нет, нет, ещё ночь, ты говорил, утром…
 — Уже утро.
 — Нет, ты обманул, ты сказал утром…
Беспомощно свесилась с полки.
 — Всё будет хорошо. Хочешь, я приеду к тебе как-нибудь, Котлас недалеко.
 — Я не хочу, чтобы ты приезжал… Мне сейчас нужно, я умру без этого.
Как она могла заснуть, как он мог не разбудить её… Марина чувствовала себя красным платьем с глубоким вырезом, оказавшимся вдруг тряпкой, которой не хотят даже протереть пол…
Он поцеловал в неподвижный лоб.
 — Прости.
 — Нет, нет, так не должно было…
Шаронов шёл по вагону, измотанный бессонной ночью, и машинально проверял, подчиняются ли ему мысли и чувства. На душе было спокойно: он мог воспользоваться этой милой девушкой, её беззащитностью, её тяжелой жизненной ситуацией, но не сделал этого. И от победы над собственной похотью было приятно.
Спустившись на платформу, обернулся, взмахнул рукой в сторону окна купе. Но в бликующем стекле не разобрать было, смотрит ли она в ответ.
От здания вокзала шла полная женщина лет сорока в длинном плаще. Шаронов узнал: это была работница библиотеки, которая жила в старом доме Голованова.
 — Здравствуйте, Вера Петровна, — поприветствовал он и увидел, как та обрадовалась, что московский гость помнит её отчество.
 — Сергей Александрович, здравствуйте. Деда Вася попросили меня встретить вас, вдруг чем-то могу помочь. Я… и весь коллектив библиотеки… благодарят вас за Валентина Петровича.
Шаронов поморщился от стыдной торжественности этих слов и осторожно дотронулся до её плеча.
 — Отдохните. Вам не обязательно встречать меня, это уже почти мой родной город. Вы нужны дома.
Женщина обрывисто кивнула, постояла полминуты, кивнула ещё раз и двинулась к зданию вокзала. А он вдохнул свежий утренний воздух и опять почувствовал себя способным укрыть своей заботой всех в этом мире.
Где-то тронулся поезд, его колёса стучали и стучали позади. А бывший помощник депутата Государственной думы Сергей Шаронов выходил на Привокзальную площадь Вычегды и думал о новой жизни, которая ждёт его здесь.