Литературный журнал

Начну с небольшой истории.
Когда я поступил на первый курс института, который находился далеко от моего родного города, я жил в общежитии. В комнате нас было четверо первокурсников, и я помню, что мы общались друг с другом исключительно на «вы», по имени-отчеству и… почти всегда — матом. Действительно, особенно в юности, обсценная лексика очень привлекательна. С одной стороны, она обладает яркостью, силой, особой даже красотой; с другой стороны — даёт свободу, которую так хочется обрести в это время жизни.

Но прошли годы, и, как видите, я не употребляю сейчас слова подобного рода, по крайней мере, в условиях нашего с вами общения.
И ещё одна история. На старших курсах я стал подрабатывать. А где ещё может это делать студент — конечно же, на стройке. И хорошо помню, что люди общались там друг с другом по большей части тоже матом. И это было совершенно естественно и оправдано. Потому что если ты скажешь своему подчинённому на стройке: «Уважаемый Иван Иванович, не могли бы вы перенести плиту с этого места на другое», — он тебя просто не поймёт. Вернее, поймёт, но делать ничего не будет. А если и будет, то недостаточно усердно. Условия языкового общения диктуют в данном случае необходимость быстро и жёстко указать на необходимость определённого действия.
В общем, обсценная лексика, во-первых, обладает яркой и привлекательной экспрессией, а во-вторых, может быть оправдана в определённых условиях языкового общения. Но предметом споров, особенно в последние тридцать лет, оказывается другой вопрос: оправдано ли — и до какой степени — использовать обсценную лексику в художественных произведениях. Особенно остро такая дискуссия велась в 90-е годы, но и сейчас возникает. Государство регулирует этот вопрос введением специальных маркировок «18+» и целлофановой упаковкой. С точки зрения юридической это вполне оправдано, но мы, конечно, будем рассматривать эту проблему не с точки зрения юридической (это совсем не наше дело), а с точки зрения художественной.


В 90-е годы в России самым распространенным литературным направлением считался постмодернизм. Причём русский постмодернизм как явление сильно отличался от западного: он был более уродливым и менее художественным. С развалом Советского Союза рухнули и определённые ограничения, стало всё можно, это и определило направление: главным творческим методом стало разрушение — систем, иерархий, общепринятых норм, в том числе и нравственных. Обсценная лексика тут пришлась очень кстати, она ведь и сама — сильное средство разрушения, и именно в этом качестве она часто использовалось в постмодернистских произведениях последнего десятилетия ХХ века. Но интереснее другое. Как я уже говорил, мат ярок и экспрессивен. И порой описываемый в художественном произведении герой настолько дисгармоничен и страшен, что у автора, казалось бы, нет выбора, он не может не прибегнуть к мату. Но это обманчивый тезис: писатель создаёт своё художественное пространство, в котором переплавляет реальность. И мат, встреченный в реальности, в речи героя, к примеру, тоже переплавляется. Если автор всё же позволяет себе мат – не обманывайтесь – это уже его позиция/высказывание/художественный мир.
Хороший писатель всегда найдёт средства, чтобы гармонизировать такого героя, поместить его в ласковую оболочку своего мира, принять даже самого изломанного человека таким, какой он есть, не ввергая читателя в ужас. Потому что там, где автор поднялся над героем – «преодолел материал» – уже не нужна чрезмерная экспрессия.

Однако бывает, что автор не смог «преодолеть».
Герой или описываемый мир в этом случае овладевают им, побеждают его. Тогда происходит неизбежный уход от выражения конкретного героя и конкретной ясной правды о нём — куда? В эпатирование читателя, в попытку произвести на него впечатление: напугать, разжалобить, ввести в сильное эмоциональное состояние (как делал бы сам этот изломанный герой по отношению к человеку в жизни). Это — следствие авторского бессилия.

Безусловно, подлинная литература тоже производит впечатление, но оно связано с другим: с вдруг открывающейся глубиной сказанного (например, всем известное пушкинское «Как дай вам Бог любимой быть другим» или есенинское «Если тронуть страсти в человеке, то, конечно, правды не найдёшь» и т. д.). Эта глубина может быть выражена тихим голосом и совершенно проста с точки зрения внешней выразительности. Но мы видим ее благодаря ее ценному и неожиданному содержанию. Попытка эпатирования с помощью обсценной лексики всегда похожа на внезапный удар тяжёлым предметом по голове. Да, впечатление произвести можно и даже очень легко. Но надолго ли?