Литературный журнал

Олисава Тугова родилась в 1985 году в Рыбинске. Окончила Ярославский государственный педагогический университет имени К. Д. Ушинского, магистр филологии. Золотой лауреат премии «Золотое перо Руси» (2019). Член Союза писателей России.

Вдруг вышло солнце. Алый закатный луч резанул по разводам автобусного стекла и растёкся по табличке над сиденьем кондуктора — «Не занимать!»
Стало холоднее: «Ху!» — изо рта шёл пар. Жека дунул на озябшие без перчаток руки и сунул правую ладонь в левый рукав куртки, а левую — в правый.
Хорошо бы к ночи пошел снег.
Раньше Жека часто загадывал — если снег в новогоднюю ночь, то год будет счастливым. Пятнадцатилетний парень не верил в снежное благословение, но всё равно ждал. С лязгом складывались и распрямлялись двери. Люди с бесчисленными пакетами торопливо спускались в нутро бирюзово-сумеречного города, заходили новые — с добрым жаром заката на лицах. Только Жека покачивался на насесте заднего сиденья. Пламя ярче, чем у красноликих людей, расцветало у него внутри.


— Как это не будешь дома встречать? А где будешь? — мама подхватила доску и ножом сдвинула с неё горку резаной вареной картошки — клейкая пирамида упала не в салатницу, а в кастрюлю с очистками. Мама нахмурилась. — С теми, с которыми на курсы ходишь?
— Куда он собрался? — крикнул отец, стоявший на табуретке у антресолей. Новая ёлка с иголками из клеёнчатых полосок разлапилась у дивана.
Сестренка тянула тонкие руки, чтобы принять коробку с игрушками:
— Папа, давай не будем дождик и мишуру вешать. Одни игрушки. Так сейчас модно.
— Женя! Куда? А ёлку наряжать? — отец вытянул шею и пытался заглянуть в прихожую, где топтался одетый Жека.
— Бабушка придёт! Она расстроится! Это же семейный праздник! — вторила из кухни мама.
— Каждый год одна и та же скукота! Хоть раз у друзей останусь! Я уже взрослый. И если что — звоните. С наступающим! — Жека поскорее хлопнул дверью, отрезав родительские сомнения и возражения.


Они не были друзьями. Просто ездили на одном автобусе в пединститут — на курсы для старшеклассников, поступающих на биологический факультет. Три девушки и два парня — пять одиноких душ, объединенных лишь проржавевшим рейсовым ЛиАзом и желанием стать учителями. Зато они не ляпнут некстати: «А помнишь, как Жека в седьмом классе на спор из окна выпрыгнул?» Потому что для них за высокими и свободными фигурами будущих студентов не маячили призраки неловких первоклашек.
Парня звали Руслан. А девушек — Катя, Саша и Варя. Катю с Варей Жека до сих пор путал, а вот Сашу запомнил, потому что именно она предложила, похлопывая рукой в разноцветных фенечках по обтянутому джинсой бедру:
— А давайте Новый год вместе встречать! Родаков не будет — приходите.
— Вечеринка у Сашеньки дома! Гуляет весь район, гуляет вся школа! — радостно отозвался Руслан.
— Нет, школы не будет. У меня в классе одни дебилы. Будут только свои, — Саша произнесла «свои» с придыханием, интимно и нежно. Жеке очень захотелось стать «своим» или хотя бы казаться им, поэтому он приобнял девушку за плечо, притянул к себе и захохотал:
— Решено! Тусим у тебя! — десятиклассник Женя Сафронов так бы не посмел, а Жека-студент смог.


— Конечная. Просьба освободить салон. Всего вам доброго, — автобус подпрыгнул на последней кочке и остановился, кока-кола в рюкзаке перестала хлюпать. Жека вывалился на морозную улицу и огляделся – в этих краях он никогда не был и, где искать дом Саши, не знал. Гнаться за торопливыми людьми-муравьями постеснялся, поэтому вытащил из кармана сложенную бумажку с номером и сосредоточенно запикал кнопками телефона.
— Алё, Саш? Ждёшь? Как дом найти? На остановке, где ещё. С мобилы, конечно. Объясняй давай! — Жека выслушал порцию заслуженных восхищений по поводу наличия у него сотового и направился по ледяному бесснежному тротуару к серым панельным домам, ведомый щебетавшим «навигатором».
Перед тем как зайти в подъезд, нажал кнопку отбоя и набрал ещё один номер:
— Алё, мам, я добрался. Да, у Саши. Да, с курсов. И ребята здесь. Конечно, не будем. Приду утром. Всё. Пока.


«Белая скатерть,
Разбитые блюдца.
Девочка плачет,
Девочки смеются», — немилосердно орало радио. Саша встретила в прихожей, сунула под ноги растоптанные клетчатые тапки.
— Саш! А в фильмах не разуваются!
— О-окей, я тебе тогда потом дам щётку, и будешь сам все ковры чистить. Проходи быстрее и помоги гирлянду повесить, — Саша вальяжно скрылась в комнате.
Пахло пивом и варёной колбасой. Кругленькие Варя и Катя давили на кухне в два тупых ножа палку «докторской». Обе в одинаковых новогодних флисовых колпачках и тёмных колючих свитерах. Точно, Катя в очках! Или это Варя…
— Жека, привет! Отнеси в гостиную тарелку с колбасой…


Руслан на фоне красно-жёлто-черного ковра потягивал из бутылки светлое и пялился на усы Игоря Николаева по ту сторону экрана.
— Смотрит всякую фигню. Приходится радио врубать, — пожаловалась на него Саша, распутывая гирлянду. Игорь Николаев печально взирал на фонарики в пластмассовых разноцветных плафонах, явно не одобряя такое мещанство — в его студии загадочно поблескивали сотни крошечных голубых лампочек.
Хлипкий журнальный столик на тонких ножках чуть не упал в обморок, когда Жека бахнул на него свою двухлитровую колу.
— О-о-о-о! — одобрительно загудел Руслан, — а я всем по пивку взял. И чипсов.
— Под чипсы тарелку надо. Может, кастрюлю принести? — озаботилась Саша.
— Их надо есть из таких больших, стеклянных фиговин… Ну, как круглый аквариум, — пробовал объяснить Руслан.
— Без тебя знаю! — осадила Саша знатока модного стиля. — Аквариум есть только квадратный. Но он грязный и на балконе. Поэтому сойдет и кастрюля. Чтобы в центре стола стояла. А то ты один всё сожрешь!
Руслан довольно захихикал.
— Давайте пиццу закажем, — приунывший и голодный Жека, которого не впечатляли чипсы и бугристые ломтики колбасы, прилаживал на кислотную репродукцию Шишкина не желающие гореть фонарики.
— Пиццу? Реально? Как в «Друзьях»? Просто позвоним, и нам привезут? Так можно? — прибежали с кухни Варя и Катя, облизывая колбасные руки.
— Ну да. Отец себе в автомастерскую заказывает, если не может приехать на обед.
— Так дорого же, наверно! — вздохнула Саша.
— Я заплачу,— Жека прикинул, что денег впритык, но должно хватить. На него смотрели так, будто Филипп Киркоров не танцевал сейчас в перьях на экране, а шагнул прямиком к ним, в эту крошечную, подслеповатую, сырую квартирку, набитую коврами и пыльным хрусталём.
Потом они пили горькое и с непривычки невкусное пиво из фужеров на длинных ножках. Делили на десять частей остывшую, сухую пиццу. Зажигали бенгальские огни, от которых было больше едкого серого дыма, чем искр. Болтали о фильме «Звонок», хотя никто из них его не смотрел. В опустевшие фужеры Жека разливал колу. Она смешивалась с грубым пивным запахом и напоминала детское лекарство от кашля.
Варя и Катя с двух сторон обнимали Руслана. Саша вдруг почему-то оказалась в махровом коротком халате, похожем на грязное полотенце. Жека смеялся, хватал её за голые коленки. Внутри у него было пустынно и стыдно: «Зачем я вообще здесь? Почему все эти чужие люди ведут себя так, будто мы друзья? Будто нам весело? Будто мы взрослые? Взрослые. Взрослые. Взрослые. К чёрту всё, домой хочу!»
— Сашка, а слабо стриптиз под гимн? — ржал Руслан. И раскрасневшаяся, растрёпанная Саша кривлялась под звуки оркестра.
Жека вспомнил, как торжественно эти минуты проживались в семье, как сестра подпевала, как радостно поднимали бокалы, искренне улыбались родители… Две смски дзинькнули одна за другой — «С Новым годом, сынок!»
Он стряхнул тапки, набросил куртку и метнулся за дверь.
Во всё небо бахал салют. «С Новым годом!» — кричали ему из окон. Сыпалась мелкая снежная крупа, запутывалась в волосах, оседала на меховом воротнике куртки. Всё больше и больше. Жека бежал по гремящему, бессонному городу туда, куда уехал последний автобус. Через несколько кварталов он перешел на шаг.


Ни один сапёр не был так осторожен, как Жека, поворачивающий ключ в замке. Дом спал. В тёплой темноте щетинилась ёлка. Под ней белела пара коробок. На одной из них Жека разглядел знакомого с детства жучка — букву «Ж», опустился на колени — сердце будто перевернулось и сморщилось, где-то совсем рядом дрожали слёзы. Провёл двумя руками по волосам, грустно улыбнулся и не заплакал.