* * *
Бетонка упирается в лесок.
Лысеет седовласый одуванчик.
Полынь ударит горечью в висок.
С опаской поглядит из грядки дачник,
пока я мимо буду проходить,
цепляя репяхи и паутину.
Вернусь домой, и, очень может быть,
меня там вспомнят, блудную скотину.
* * *
Вокруг меня чугунная ограда.
Со мной всё чаще говорят на «вы».
Несут цветы, которых мне не надо, —
они растут у ног и головы.
Деревья надо мною крючковаты.
Внутри ограды мир предельно прост.
Плывут по небу клочья белой ваты,
предвосхищая мой карьерный рост.
Смиренны молчаливые соседи.
Да я и сам спокоен, как удав.
И на ограде аз и буки-веди
Сидят, ещё из виду не пропав.
Я помню всё, что было не со мною,
и говорю на странном языке,
порыву ветра гулким эхом вторю,
как тихой песне где-то вдалеке.
* * *
Не обессудь. Сознайся и смирись.
Короткий воздух. Тишина кривая.
Тяжёлый снег, как непромытый рис,
лежит под серым лесом и не тает.
Ты что-то знаешь, небо над рекой.
Разводишь молча пленными руками.
И музыки не надо никакой —
и так ни на минуту не смолкает.
Про жизнь и муку что-то я просёк.
Намного чётче слух и глубже зренье.
Течёт по венам первобытный сок.
И пахнет кровью двор до одуренья.
* * *
Но согласись, особенно под вечер
пейзаж напоминает кинозал,
буквальностью своей противореча
всему тому, о чём бы ни сказал
и ни подумал. Свет меняет линзу,
полоска леса кажется живой,
и проплывёт сначала по карнизу,
потом застынет в капле дождевой;
а ты живи пучком травы в бетонке,
не дёргайся, просиживай штаны
и жди, пока не лопнут перепонки
от тишины.