Литературный журнал
№25
СЕН
Поэт Мария Затонская и прозаик Ксения Малышева

Глазами редактора: "Новая Юность"

В мае стало известно о закрытии «Новой Юности» – журнала, из которого мы часто брали стихи для рубрики "Глазами редактора". Эта новость нас печалит. Литература, как и всегда, нуждается в качественном прореживании для сохранения и утверждения подлинности, торжества вкуса, чем «Новая Юность» и занималась. Стихи из журнала хотелось унести с собой, говорить о них и о них же молчать. «Новой Юности» и посвящается этот выпуск рубрики.
Читайте предыдущий выпуск рубрики: https://prolitcult.ru/glazami-redaktora-emelyanenko-zatonskaya
Александр Климов-Южин

Страх уронить туда очки

(Новая Юность, 6, 2021)

Анне Аркатовой
Санджару Янышеву

Страх уронить туда очки,
Куда не дорастет рука,
Где торжествуют пятачки
И остры иглы плавника;
Приходят по ночам волчки,
Где меток глаз боевика,
Гуляют под землей сморчки,
Противен страх, и кровь липка.

Не страшно — в беличье дупло,
Терпимо даже в туалет,
Но уронить всему назло
Туда, где их в помине нет?!
Не страшен промискуитет,
Пусть развлекаются торчки,
Меня терзает много лет —
Страх уронить туда очки.

Туда, где нет ни да, ни нет,
Туда, откуда никуда…
Где выключает города
От света черный пистолет.
«Перешагни, перескочи»,
А если даже и нашел,
Страх уронить туда ключи,
Откуда только что пришел.
Мария Затонская
главный редактор
Климов-Южин во многом поэт природной идиллии, где герой то философствующий пейзажист, то Обломов [1], с торжественной ленью наслаждающийся привычным распорядком загородной жизни, – его поэтическое зрение выхватывает пчёл, цветы, деревья. На всё он смотрит чутко и с любовью, находя и себя, и истину, не без иронии и юмора. Последнее время в этот мир всё чаще захаживает смерть:

Мне приснилась мёртвая кобыла,
Вспомнилось из полузабытья,
Как метель с боков её кружила
И ещё — она была моя [2].

В подборке из «Новой Юности» уже нет природных мотивов, среда скорее городская, и ситуации бытовые, как в стихотворении выше: герой размышляет о том, что делать, если уронил очки туда, откуда их не получится достать. Но страх потерять очки - только отправная точка, элемент фарса, в то время как в какой-нибудь щели между стеной и кроватью, «где торжествуют пятачки» и «приходят по ночам волчки», оказывается и «меткий глаз боевика» – тёмное пространство, в которое можно провалиться, а там уже –

Гуляют под землей сморчки,
Противен страх, и кровь липка́.

Героя это пространство не слишком пугает, просто соприкасаться с ним не хочется:

Не страшен промискуитет,
Пусть развлекаются торчки,
Меня терзает много лет —
Страх уронить туда очки.

Переход от боевиков и крови к промискуитету и торчкам (а также к беличьему дуплу и туалету) со свойственной Климову-Южину иронией облегчает стихотворение, которое только-только стало казаться тяжёлым. Да и тон такой обыденный, словно это замечание, брошенное между делом. Поэт ловко жонглирует образами, быстро переходя от страшного к незначительному, от метафизического к бытовому, запутывает, а дальше бормочет, заговаривая:

Туда, где нет ни да, ни нет,
Туда, откуда никуда…

И вот уже границы двух пространств – там и тут – размываются, одно готово войти в другое. И зло, бывшее вначале где-то далеко, глубоко в земле, оказывается уже на пороге. Не зря припоминается и Ходасевич, который тоже пишет о границе миров, правда, взгляд последнего устремлён в «верхний мир». И кстати, «бормотание» героя происходит тоже во время поиска очков или ключей [3].

В трагическом стихотворении Климову-Южину удаётся обойтись без нагнетания жути и категоричности, он и шутит, и высмеивает самого себя, в то время как за потерей очков скрывается потеря самого зрения, поэтического, духовного, которое по ужасающей случайности оказывается сосредоточено на главном зле – тьме, царящей внутри человека (с «чёрным пистолетом» в руках). Эта тьма скрыта, но она повсюду, и если раз взглянуть на неё, то забыть не получится. А если и получится, то останется последний (и стоящий за любым другим) страх – страх смерти:

Страх уронить туда ключи,
Откуда только что пришел.

Взяв за основу простодушный, бытовой повод, незначительную проблему, Климов-Южин пишет о вещах вневременных и страшных. Не о зле конкретном, сиюминутном (способном заканчиваться), а о корне любого зла. Оно может принимать любые формы (и так ли они важны?). Но поэт живёт не здесь и не сейчас, и мнёт он другую глину, «перешагивает», «перескакивает» вместе с предшественниками – туда, где на самом деле уже не страшно потерять ни очки, ни ключи, ни само время.

Сергей Золотарев
(«Новая Юность» №3, 2023 г.[4])

***
так зачем, мой ангел винный,
ты на пламенном крыле
стрелки перьев передвинул
и остался на земле?

не придет твой подзащитный
в набегающий поток
каждый вдох его посчитан
подведен его итог

ждать зачем? никто не знает
и всё больше часовой
механизм напоминают
облака над головой
Ксения Малышева
прозаик, журналист, соведущая подкастов «Пролиткультотбор» и «Причина искусства»
Сергея Золотарёва называют поэтом «многослойного метафорического мышления»[5]. Его взгляд направлен глубоко ввысь – небо и космическое пространство интересует поэта больше, чем жизнь земная, бытовая, где всё обыденно и предрешено:

каждый вдох его посчитан
подведен его итог

В поэтическом мире Золотарева есть божественное начало – невинный ангел, который «стрелки перьев передвинул», остановил ход времени, но зачем? Он хотел спасти человека, пытался взять вину и боль своего «подзащитного» на себя. Золотарев пытается освободить слова от привычной языковой оболочки и найти ещё неизвестные человеку смыслы, поэтому приставка «не-» исчезает и остаётся часть слова «винный» с новым значением. Но даже «винному ангелу» не под силу ничего изменить – человек наделён свободой воли, и только он сам делает свой собственный выбор.

В стихотворении запечатлён отрывок напряжённого внутреннего монолога – это честный разговор с самим собой и молчаливая, отчасти трагическая беседа с Богом о грядущей неизвестности. Жизнь земная – тонкая нить, которая в любой момент может оборваться, поэтому

…всё больше часовой
механизм напоминают
облака над головой

Ощущение маячащих рядом смерти и забвения вынуждает подвести условную черту: всё что сделано – все ошибки, неудачи и потери – уже стали частью свершившейся человеческой жизни. Единственное, что остаётся – принять действительность и неизбежность конца.

Небесное пространство в стихотворении сжимается, и «часовой механизм» облаков вот-вот готов рвануть. Но если есть вера в ангелов и жизнь вечную, то смерть – уже не конец, а возможность для спасения души и новой жизни.

Стихи Золотарёва нужно воспринимать целиком, иначе огромная глыба смысла дробится на мелкие камешки строк и образов и превращается в груду несвязанных фрагментов. Такая особенность целостного восприятия поэтического текста свойственна для суггестивной поэзии.

Поэт Алексей Алёхин в рецензии на поэтический сборник Золотарева «Книга жалоб и предложений»[6] отметил: «Суггестивные стихи скрепляет и делает единым целым не грамматика, а чрезвычайной пронзительности чувство — это благодаря ему поэтические смыслы внутри такого стихотворения не вырастают один из другого, по принципу притяжения либо отталкивания, а рождаются сразу скопом — примерно так, как Господь разом сотворил мир».

Какое же «чрезвычайной пронзительности чувство» рождается в стихах Золотарева? Это освобождение. И даже приближение смерти, о неминуемости которой автор пишет в «винном ангеле», может послужить толчком к осознанной трансформации человека уже здесь, на земле.
[1] Александр Климов-Южин, «Чернава», Москва : Б.С.Г.-ПРЕСС, 2005
[2] Александр Климов-Южин, «Жизнь за поворотом», «Новый мир», 12, 2023
[3] Перешагни, перескочи,
Перелети, пере- что хочешь —
Но вырвись: камнем из пращи,
Звездой, сорвавшейся в ночи…
Сам затерял — теперь ищи…
Бог знает, что себе бормочешь,
Ища пенсне или ключи.
(В. Ходасевич)
[4] https://magazines.gorky.media/nov_yun/2023/3/vinnyj-angel.html
[5] https://prosodia.ru/catalog/stikhi/sergey-zolotarev-o-sebe-chelovek-zadumyvaetsya-kak-o-smerti/
[6] Из книжных лавок // Арион. – 2016. – № 2. – https://magazines.gorky.media/arion/2016/2/iz-knizhnyh-lavok-34.html