Литературный журнал

Встала в семь утра, потому что не могла больше лежать. Побродила по комнате, шторы не раздвигала, чтобы не видеть солнечного света. Ловила неясные мысли. Ни с одной не удалось договориться, оформить ее во что-то ясное. Голова так и осталась пустой. Желаний тоже не испытывала. Пошла заниматься утренними делами только по привычке. Приняла душ, вытерлась, замотала волосы полотенцем, вернулась в комнату, сушила их феном, сидя на краю незаправленной кровати, подогнув голую ногу под себя. Шторы так и не раздвинула. Оттягивала момент, когда придется встретиться с солнцем.

Одевалась перед ростовым зеркалом, стоящим в углу. Высокая, сухая, с длинными волосами. На боках, бедрах, животе тонкая кожа идет складками. В остальном, та же самая, что и десять лет назад.

Джинсы, футболка, ветровка; длинные волосы на косой пробор. Брала рюкзак, закидывала на спину, возвращалась к зеркалу, чтобы снова и снова смотреть на себя — вдруг что-то важное спряталось от внимания.

Вышла в коридор, не стала завтракать — аппетита совсем не было. Подкралась к соседней комнате, открыла дверь на ширину ладони, смотрела внутрь, на пространство, закрашенное утренними сумерками. Осторожно вдыхала знакомый запах. Стояла, ждала, мечтала — вдруг что-то изменится. Закрыла дверь, отправилась в прихожую. Прошла мимо большой комнаты. Бросила быстрый взгляд на спящего на диване. Укрыт двумя пледами, лежит на правом боку лицом в спинку. Остановилась, сделала шаг назад. Вглядывалась дольше, чем хотела: пошевелится, выдаст себя, чтобы не спит? Спал — дышал ровно. Видела седые всклокоченные волосы на макушке, разросшиеся бакенбарды.

В прихожей вынула из кармана куртки смартфон, проверила сообщения и звонки. Звонил. Да. Послал три смайлика — условный знак. Послала ему ответные три — да, сегодня придет. Открыла входную дверь, заперла снаружи, спустилась с третьего этажа, выскочила во двор. Почти бегом на улицу, под солнечные лучи, которые ненавидела. До работы так же энергично дошла быстрым шагом. В последние дни часто бегала, сама не понимая, что делает. От этого становилось легче, и иногда в голову забиралась мысль: не попробовать ли совершать пробежки каждое утро — специально; обдумывала эту идею тщательно, но в итоге отвергла, боясь, что привыкнет, а еще трудно вставать рано, потому что — сова, а зимой это увлечение вообще станет пыткой.

Перебежала дорогу к одноэтажному серому зданию, открыла белую дверь, вошла в вестибюль. Махнула женщине, сидящей на вахте за стеклом, и двинулась в бухгалтерию. Кабинет открывала начальница. Поздоровалась с ней, села за свой стол, два других еще пустовали, включила компьютер; вынула зеркальце из верхнего ящика, проверила, как волосы. Не слушая ленивой болтовни начальницы, взяла из папки бумаги. Сложно настроиться, особенно, когда приходят две другие девочки, моложе нее, трещат, смеются. Сидела, уткнувшись в документы, или молчала, или показывала жестами, если кто-то обращается. Наконец оставили в покое.

Когда горе касается тебя, все сжимается в линию, которая разделяет до и после. В эту линию, как в щель, может проскользнуть целая вселенная.

Работала до самого обеда, пока не сказали: перестань, выдохни. Перевела компьютер в спящий режим, взяла рюкзак, вышла в коридор. Добралась до туалета и заперлась в кабинке. Никакого сообщения, что встреча отменяется. Сидела на стульчаке, глядя на внутреннюю поверхность дверцы. Взвешивала, стоит ли вообще продолжать. На дверце кто-то нарисовал синим маркером смайлик — всегда лыбился так приветливо. Знала каждую его черточку, миллиметр, но понятия не имела, кто автор этой рожицы. Наверное, нет. Не стоит продолжать. В конечном итоге, все выльется в обязательства, без которых мужчины, всегда неуверенные, прожить не могут.

Вышла из туалета. Есть почти пятьдесят минут свободного времени. Покидает здание, шагает по тротуару в направлении кирпичной девятиэтажки. Набирает код домофона, входит в подъезд, поднимается на лифте, не встречая ни единого человека. Оказавшись на восьмом этаже чуть не поехала обратно, но вышла, завернула за угол, увидела, что дверь знакомой квартиры открыта: ждал, стоя у порога, безо всякого выражения на лице. Так и не сбрил эту дурацкую бородку.

Дошла до него, заставила посторониться, оказалась в квартире. Закрыл дверь. Сбросила рюкзак, кроссовки, ветровку первым делом двинулась на кухню, открыла холодильник, взяла пиво, осушила половину бутылки сразу, потом схватила бутерброд с тарелки в центре стола.

Стоял в дверном проеме. Смотрела на него пристально, жуя и прихлебывая пиво. Щурилась, откусывала, яростно жевала. Допила, проглотила последний кусок, утерла губы тыльной стороной руки. Раньше хотела уйти, теперь точно останется. Прошла мимо него, по пути цапнула за предплечье, повела в большую комнату, к разложенному дивану. Пошел, расстегивая штаны, пока делала то же самое; снимал рубашку, пока стаскивала футболку, избавлялась от лифчика и трусов. Осталась в белых носках.

Стоял уже голый, когда выпрямилась, откинув белье. Взяв его за плечи, подвинула к дивану. Сел. Опрокинула его на спину, быстро легла сверху, вцепляясь губами в губы. Сопели, дышали тяжело, возились. Перевернулась на спину, расставила ноги, потянула на себя, заставила резко войти в себя, впилась пальцами в ягодицы, сильно сдавливая и прижимая бедра к бедрам.

Двигался быстрее и быстрее со звериным рычанием. Выпускала воздух через сжатые зубы, потом ноги, оплетающие его бедра, распрямились, а пальцы сжались. Судорога бежала по ногам. Вскоре мышцы расслабились. Мычал и стонал, пока не обмяк. Скатился влево, застыл с закрытыми глазами. Лежала, разбросав ноги, глядя на потолок.

Опаздывать не хотела. Вскочила, сходила в туалет, вернулась одеваться. Смотрел на ее приготовления, хотя знал, что не любит такого. Бросила на него яростный взгляд, добилась только улыбки. Вот бы этот раз был последний. Нет, не будет, потому что слишком хорошо. Больше, пожалуй, ничего и нет. Уходя, украла еще один бутерброд. Спустилась на лифте.

Вернулась за рабочий стол почти ровно к концу перерыва. Девочки пили чай с пирожными, косились, тише говорили, кивали, озабоченно морщили лбы. Даже не посмотрев на них, углубилась в работу. Тело еще помнило недавние подробности, поэтому часто мысленно отвлекалась. Секс — хорошо. Лучше смерти.

Вечером стало пасмурно, но тихо, ветер замер в проулках и зарослях по краям тротуаров. Шла, радуясь такой перемене. В сумерках чувствовала себя гораздо лучше, чем на свету. Была бы животным, то непременно таким, что обитает в норе под землей.

По пути завернула в магазинчик, взяла себе немного того и другого. Медленно брела к дому, стараясь успокоить неприятные ощущения. Каждый раз приходилось себя пересиливать, собирать волю в кулак.

Вошла в подъезд, поднялась к себе на этаж, открыла входную дверь, уловив густой пряный запах готовящегося ужина. Поставила пакет с едой на тумбочку, сняла обувь, повесила ветровку на крючок. Держа рюкзак и пакет в руке, отправилась к себе, переоделась в домашнее. Сходила умыться, вернулась в комнату, отложила то, что будет есть сейчас, остальное понесла на кухню.

Отец сидел за столиком у окна и смотрел на нее. Не обращая внимания на него, подошла к холодильнику, открыла дверцу, уложила свои продукты на нижнюю полку. Закрыла дверцу, повернулась к столу. Включила чайник, где вода была еще горячей, подождала, наполнила чашку кипятком; чайный пакетик тут же затемнил воду. Подождала, стоя спиной к отцу, пока заварится, вынула пакетик, бросила в ведро под раковиной. Взяла чай, повернулась уйти, заметив краем глаза, что на столе стоят две тарелки с только что приготовленной едой. Ушла к себе, ударила дверью об косяк со всей силой, потом закрыла задвижку — та щелкнула, словно выстрел.

Сидя на кровати, скрестив ноги, ужинала и смотрела ролики в соцсети. Не могла унять черноту, плескавшуюся в груди. Вытянула тетрадь из ящика прикроватной тумбочки, открыла ее, синей ручкой написала несколько слов. «Почему ты до сих пор не сдох?», «Я хочу вернуться домой и увидеть, что тебя нет!», «Хочу, чтобы тебя никогда не было». Таких неотправленных записок было много — ни разу не решилась вырвать лист и оставить ему.

«Сдохни!» Написала раз десять прыгающим яростным почерком. Закрыла тетрадь, снова взялась за чай и выпечку.

Сумерки съедали день. Час бесцельно лежала на боку, вытянув ноги, как собака, и смотрела на закрытые шторы из-под полуприкрытых век. Отец изредка передвигался по квартире. Потом, видимо, уснул в большой комнате на своем диване.

Встала, сходила в туалет, почти в темноте обследовала кухню. Не ел то, что приготовил: убрал в контейнеры и поставил в холодильник. Закрыла дверцу, постояла, сжимая кулаки. Сходила посмотреть в большую комнату. Лежал, не шевелясь, и, чуяла, смотрел на нее. Злилась еще сильнее. Вернулась к себе, вырвала один лист из тетради и оставила его на кухонном столе, там, где найдет утром или ближе к ночи, когда встанет за водой.

Позднее, во время своих нервных блужданий из угла в угол, уловила звук из большой комнаты: отец пытался сдержать плач, но получалось плохо. Тишина выдавала его с головой.

Записки на кухне не оказалось. Вот так. Наконец случилось то, что должно. Удовлетворенно вздохнула и отправилась спать уже за полночь. Не забыла перед этим проверить пустую комнату. Там ничего не изменилось.
Утром ушла на работу. Отец лежал на диване. Скорее всего, не спал — притворялся. Интересно, чем он занимается, когда один?

Работала спокойно, и никакие мысли, кроме тех, что касались цифр и отчетности, в голову не приходили. Смайлик в кабинке туалета все так же лыбился ей, пытаясь внушить, что все в жизни идет отлично. Другие смайлики, три условных — приглашение на быстрый секс, не пришли. Ладно. Сегодня не очень-то и хотелось.

Вечер повторился в точности. Шла в приятных сумерках, как плыла, с полным внутренним спокойствием. С трудом могла вспомнить, когда за последний год или даже десяток лет чувствовала нечто подобное.

Вернулась домой — увидела, что отца нет. Улыбаясь сладковатым мыслям, приготовила ужин из собственных продуктов и с аппетитом поела. Помыла посуду, вытерла, расставила по местам. Сумерничала у окна, мечтая никогда не услышать звука поворачивающегося в замке ключа. Спать легла в полночь.

Утром обнаружила, что отец не вернулся. Позавтракала и не спеша двинулась на работу. Погода и сегодня радовала. С каждым пройденным шагом на сердце становилось легче.  Конечно, ничего не забудет, никогда не забудет — но есть надежда, что скоро уйдет это ужасное чувство занесенного над головой топора. Смайлику в туалетной кабинке подарила воздушный поцелуй и пририсовала синим же маркером бровки дугой и две точки-ноздри.

Пришла домой, заглянула в пустую комнату, придирчиво осмотрела, на месте ли все вещи, игрушки, разгладила случайные морщинки на покрывале, подмела, вышла, закрыла комнату.

Отца не было и на следующий день, через день, через неделю и две. Жила, ходила на работу. В перерыв бегала в девятиэтажку заниматься сексом с мужчиной, чей запах порой сводил ее с ума. Порвать с ним, разумеется, глупо, хотя бы потому, что ему, кажется, не нужны долговременные постоянные отношения, романтика и прочая чушь. И брак — а что ему надо, кроме секса, неизвестно, ведь за все время они не сказали друг другу и десяти слов.

Однажды в выходной выбросила все отцовы продукты из холодильника и шкафчика. Это надо было сделать потому, что часть уже сгнила. Через месяц собрала его вещи, сложила в несколько больших мусорных мешков, поставила на балкон. Оставшиеся деньги, четыре тысячи, оставила себе, пенсионную карту отложила.

Минул август. Прошла годовщина. Это был тяжелый день — а потом все встало на свои места.

Утром одной сентябрьской субботы отнесла вещи отца на помойку и бросила в контейнеры, даже плед, которым он укрывался. Продала за бесценок, лишь бы отделаться от воспоминаний и вездесущего стариковского запаха, диван. За диваном пришли два громилы, еле протолкнувшие его через узкую входную дверь. В большой комнате теперь стало просторнее, и надо было решить, чем заполнить пустое место. Подумала: спешка ни к чему, никто ведь не подгоняет, верно? Больше нет обязательств ни перед кем. Впереди какая-то жизнь.

У отца день рождения семнадцатого августа. В прошлом году это было ясное воскресенье — затишье перед неделей удушливых гроз. Традиционно условились отметить теперь уже семидесятилетие чаем и тортом. За покупками пошла сама, оставив сына под присмотром отца. Пока ходила, отец выпил для хорошего настроения две банки пива. Не дожидаясь, когда внук закончит обедать за кухонным столом, ушел в большую комнату, прилег на диван и задремал. Проснулся от громкого крика. Вскочил и, ничего не соображая, помчался на кухню.

Бросив пакет с покупками, стояла на коленях над посиневшим мальчиком. Частички еды попали ему не в то горло. Все случилось быстро, утешали врачи. Поймите, он ничего не успел осознать, ему не было больно.
Должна была понять, само собой, взрослая женщина, жизнь подбрасывает сюрпризы, в жизни случаются трагедии, ничего не поделаешь. Понимала. То есть абсолютно нет.

Сына кремировали, когда небо бесилось, потоки воды падали на землю и грохотал гром. Куда бы ни шла тогда, ни ехала, гремело, казалось, прямо над макушкой.

От ударов белых молний чуть не раскалывалась земля, но она даже не моргнула.